Герметикон

Огнедел сидел в глубоком, придвинутом к камину кресле, внимательно смотрел на огонь и говорил ровным, очень спокойным голосом. Каким говорят находящиеся под гипнозом люди. Вел рассказ подробно, не только не забывая о деталях, но и делясь эмоциями и личными впечатлениями, и иногда Тайре представлялось, что она не сидит напротив пирата, а пребывает внутри его истории. Своими глазами видит Гларден — двухсотлетний замок, выстроенный после эпохи больших войн, а потому скорее утонченный, нежели крепкий. Его поставили на высоком берегу Тунги, однако господствующего положения замок не занял, возвышался над водной гладью, но не нависал над ней, как Даген Тур, через который прошли едва ли не все лингийские войны. Гларден строили для жизни, а не для сражений, поэтому окружал его роскошный парк, а не открытое пространство, легко простреливаемое пулеметами и пушками. Парк был выдержан в "регулярном" стиле, украшен двумя десятками фонтанов, неизменно приводящими гостей в восхищение, изящными беседками и гротами. У реки парк обращался в набережную, по которой владелец замка обожал гулять в любое время дня и даже по ночам, с наслаждением разглядывая неспешные воды и вдыхая наполненный влагой воздух.

Замком Гларден назывался из-за декоративных стен, очень похожих на настоящие, но неспособных защитить от штурма, он больше походил на дворец, обитель праздников и праздности, большинство его помещений были отданы под спальни и роскошные гостиные, но, как это ни странно, в Глардене оставалась алхимическая лаборатория, пусть почти заброшенная, из которой ранним, очень ранним утром вышел молодой мужчина в расстегнутой белоснежной сорочке, узких кавалерийских брюках и мягких сапогах. В руках мужчина держал объемистую бутыль с раствором, судя по всему — собственноручно изготовленным, которым он обработал несколько самых больших помещений первого этажа замка Гларден — по паре литров, может, чуть больше, на каждое, включая тронный зал.

Когда-то Гларден принадлежал короне и не мог обойтись без тронного зала. Без огромного помещения на первом этаже, украшенного бесчисленными зеркалами и позолоченными скульптурами, где каждую неделю устраивались шумные балы и не менее шумные приемы.

Сейчас на мраморном полу тронного зала лежал плечистый лысый мужчина, также облаченный в светлую сорочку, брюки и удобные сапоги. На груди его сорочка покраснела от крови, а лужа, которая натекла рядом, стала подсыхать. Неподалеку валялись две сабли.

— В детстве я не верил, что можно сжечь замок, — продолжил террорист. — И я совершенно точно не ожидал, что кто-то сожжет Гларден.

— Помпилио хотел тебя убить? — очень тихо спросила Тайра. — Почему он оставил тебя в огне?

— Помпилио считал, что убил меня, — почти сразу ответил Огнедел. — Мы долго разговаривали в тот день… весь день, потом весь вечер, ночь — до самого утра, потом мы пришли к выводу, что кто-то из нас должен умереть. Поверь, принять эту мысль было очень трудно, но мы справились, обсудили условия дуэли и решили, что будем фехтовать в тронном зале. Нашим секундантом должен был стать первый луч солнца.

А чем закончилась дуэль, Тайра знала — видела шрам на груди Маурицио Кахлеса, среднего из трех братьев.

— Что ты почувствовал, когда решил убить брата?

— Ничего, кроме злости и разочарования тем, что Помпилио осмелился встать на моем пути, — твердо произнес террорист. — Я считал и до сих пор считаю, что стал бы лучшим даром, нежели Антонио, пытался убедить в этом Помпилио, а когда понял, что он не хочет меня слушать — предложил покончить с разногласиями при помощи оружия. Я не чувствовал ничего, даже легкой грусти — я был прав!

— Почему ты выбрал сабли?

— К тому времени мой младший брат уже познал секреты Хоэкунса, и рискнуть стреляться с ним мог разве что самоубийца.

— В фехтовании ты тоже не преуспел.

Маурицио промолчал.

Некоторое время в комнате слышалось лишь слабое потрескивание дров в камине, а затем ведьма тихо спросила:

— Не задумывался, как повел бы себя Помпилио, выбери ты пистолеты?

— Точно так же, — уверенно бросил Огнедел.

— Помпилио не хуже тебя знал, что рискнуть стреляться с ним мог разве что самоубийца.

— К чему ты клонишь? — нахмурился Маурицио.

— Я просто задала вопрос, — отозвалась Тайра. — И еще я не понимаю, почему Помпилио решил сжечь тебя живьем? Я много слышала о нем, разговаривала с лично знающими его людьми, и никто не называл твоего брата жестоким.

— Помпилио не собирался сжигать меня — он думал, что я мертв, и не хотел хоронить. Не хотел, чтобы мой прах оказался в фамильном склепе, потому что напоминал бы ему о братоубийстве. Помпилио отправился в лабораторию и быстро, за полчаса, не больше, навел нужное количество смеси, которая и сожрала мой замок, оставив от Глардена лишь обугленные стены. — Огнедел вновь выдержал паузу. — Я слышал, как Помпилио вернулся в тронный зал, слышал, что он остановился неподалеку, понял, что он смотрит на меня, и затаил дыхание. К счастью, он стоял недолго… А потом я почувствовал сильный жар и понял, что умираю…