Герой

Потом, через несколько месяцев, когда он будет ломаться второй раз, Давид поймёт, что всё происходившее с ним впервые — цветочки. Не такие уж дурно пахнущие и, практически, невзрачные. Ягоды появляются со второго раза, и чем больше количество раз, тем более крупную и уродливую форму они приобретают. Тем насыщенней они становятся. И не только в отношении боли….

Когда боль отступила, дней через пять, пребывания в больнице, он вспомнил о порошке. «Да» — думал Давид — «сейчас бы ширнуться». А, что там!.. Всё прошло, как с белых яблонь дым.

После жуткого сна, который называется ломкой, выходишь обновлённым. Михаил ему говорил, что такие вещи называются «омоложением». Мол, полежал, отоспался, кровушку почистил, печень, и можно по новой продолжать.

Когда Давид пребывал в этом кошмаре, он даже не успевал подумать. Его мозги были заняты или ощущением непереносимых страданий или дереализациями, от которых, не знаешь, как избавиться. Вот и захотелось ему сейчас на старые дрожжи, да на омоложённые мозги плеснут по вене герыча.

Он стал доставать доктора с требованиями отпустить его домой, когда тот зашёл с вечерним обходом. Всё бы ничего, да только времени было уже часов около одиннадцати вечера.

А молодой доктор, конечно, его не отпускал, и в силу своей малоопытности, пытался ему человеческим языком рассказать о невозможность выписать его из стационара.

— Понимаешь, Давид, — говорил он, — ведь уже поздно. Ну, куда ты сейчас пойдёшь. На улице ночь. Дома, мать у тебя уже спит. Ты сейчас придёшь, разбудишь её. Нехорошо так.

— Да не спит она, — опровергал его Давид, — она у меня никогда так рано не ложится. Доктор, отпустите.

— Но, ты же понимаешь, сейчас отпустить тебя не возможно, — приводил молодой эскулап следующие доводы, — кто тебе сейчас больничный даст, заведующего нет, начальства нет. Давай, полежишь до утра, и сразу после утренней пятиминутки мы тебя отпустим…

— Нет, доктор, нет. Я же вам по-русски объясняю, мне надо домой. — Последние три слога Давид проговорил громко, чеканя каждое слово.

За всей картиной наблюдала та самая медсестра, голубые глаза которой, показались однажды юноше, такими злыми.

— Пойдем в ординаторскую, — взял его за плечо доктор, видимо, чувствуя себя неловко в её присутствии.

— А вы отпустите? — продолжал тупо Давид.

— Ну, пойдем, — уже шипел врач, — там поговорим.

Давид, нехотя повернулся и пошёл вслед за ним. В кабинете, доктор присел в кресло, указав Давиду на стул перед собой.

— Спасибо, я постою, — отказался он. — Так, что, отпустите?

— Да, пойми же ты, — врач, которому было немногим больше самого пациента, уже не скрывал раздражения, — я не могу сделать этого.

— Почему?

— По кочану, бл… ин! Я тебе уже объяснил! — заорал доктор.

— А что вы на меня кричите? — казалось, Давид ведет себя так специально, желая вывести доктора из себя. Впрочем, так оно и было.

Доктор это понял и, сжав кулаки, перешел на два тона ниже:

— Да пойми ты, спать-то захочется, а сон ещё нарушен. Ты же не уснёшь вот так просто, без таблеток.

— Усну, я сплю уже хорошо.

— Ты же, только утром ходил, клянчил снотворные, говорил, что всю ночь не спал.

— А сейчас буду спать… Как вы не понимаете, мне надо домой, я домой хочу, — он срывался на крик, — чё такой бестолковый то?!

— Не хами мне! — Снова орал доктор. — Я сказал, что домой ты сегодня не пойдёшь!

Давид заплакал:

— Значит, я вздёрнусь! Да, да, я перережу себе вены! — орал он.

— Давай, вали в койку, а то я тебе так вздёрнусь, мало не покажется, — врач показал Давиду кулак.

— Ну, что, что ты сделаешь?! — Додик скривил в гневной ухмылке лицо, — да я скажу, кому надо, тебя завтра же не будет.

Молодой врач побагровел от злости, но, наверное вспомнив, что перед ним находиться больной, а не ситуация уличной разборки, всё же взял себя в руки.

Он подошёл к столу, снял трубку с телефонного аппарата и набрал номер постовой медсестры.

— Подойдите ко мне, — сказал он, — да, и возьмите санитара.

Трубка упала на аппарат. Доктор посмотрел на Додика, тот стоял, размазывая слёзы по щекам.

— Сейчас всё будет хорошо. Сделаем укольчик, ты уснёшь, а завтра, прямо сутра, мы тебя выпишем.

Давид что-то хотел вновь возразить, но в дверь постучала и вошла сестра. Следом за ней, в дверном проёме, появился здоровенный детина. Это был санитар Славик.

Давида уговаривать не пришлось. Его даже не пришлось брать за руку. Он покорно поплёлся впереди санитара в общую палату, бросив перед этим, гневный взгляд на врача. Он слышал, как тот сказал последнюю фразу медсестре.

— Сто аминазина по вене, и на вязки его.

Сестра пыталась возразить, что вен у пациента нет, на что получила раздражённый ответ: «Отыщите!».

На следующий день, его с треском выписали, не смотря на то, что мать просила подождать до вечера, пока сможет за ним приехать. Ей сказали, что отделение переполнено и не стали Давида задерживать.

Ещё пару раз он пролечиться здесь бесплатно, потом пойдёт транжирить мамины деньги по дорогим клиникам. А этот, первый раз, ему, практически ничем не запомнился.