Герой

— Это он, братья, — обратился Андрей к присутствующим, продолжая смотреть на Додика. — Братья, продолжал он, этот человек пришёл к нам за помощью. Брат Игорь, вы старший из нас. — Обратился он к человеку стоявшему у дальней стены и державшему в руках необычный крест, он был без распятия и овит розой. — Вы сильный и мудрый, — продолжал литься голос Андрея, — вы помогли нам, вытащили из болота слабости человеческой и подарили нам свободу и веру в собственные силы, помогите же и ему, — наконец он указал на Давида.

Додик, с одной стороны понимал, что это спектакль. И разыгрывается только для него, но с другой, у него по этому поводу не возникало неприязни. Наоборот, он стоял, как завороженный, попавший лет на семьсот пятьдесят назад.

Всё происходило, словно во сне. Остатки сознания удивлялись тому, как явь превращается в сноподобную ирреальность.

— Ты обращаешься ко мне с безумными словами, — отвечал брат Игорь, голос его словно лился из широкой длинной трубы, — никому из вас, я не помог. Я лишь орудие в руках Господа нашего. Великого, дарующего жизнь и отнимающего её, бросающего в топь болезни, и спасающего из трясины. Он! Не я это делает. Твои же слова, брат Андрей, не достойны человека, чтящего творца своего.

Андрей упал на колени перед братом Игорем.

— Прости, — произнёс он громко, — не те слова изрекли уста мои. Каюсь, не о боге в эти минуты думал я, а о помощи, необходимой этому страждущему — и Андрей вновь указал на Давида.

Последнему, казалось, что он покраснел, с головы до ног, а мозги его превратились в твёрдую, похожую на кусок пошехонского сыра массу.

— Я понимаю слова твои, — продолжал странный диалог, тот которого звали брат Игорь, — но ты же знаешь, что Господь наш, дарует благо, лишь стремящимся к нему. Господь сказал устами сына своего Христа: «Не просите милости у отца вашего, ибо вы есть дети его и ваше есть царствие Господне». Только смиренно ставший на путь истины, сможет снискать милости Его. Просто прийти в наш храм мало, вот когда любовь и вера воспылает, к отцу нашему, только тогда придёт помощь.

Всё это время окружающие стояли коридором, по разным сторонам которого находились Давид и брат Игорь, а в середине стоял Андрей. Они закрыли глаза и молча внимали происходящему.

— Но позволь остаться ему с нами, если он пришёл сюда, значит шёл к Господу, движимый Его волею и своими чувствами, — продолжал Андрей.

Брат Игорь, казалось, пребывал в раздумье, он теребил свою бороду и исподлобья смотрел на Давида.

— Ну что ж, — обратился через пару минут он уже к Давиду. — Если ты пришёл — скажи зачем, если тебе нечего сказать — уходи, — голос его был строг и внушал непререкаемость.

Давида, вдруг, окатило холодным душем, он зажмурил глаза и сжал кулаки. В воздухе он почувствовал напряжение, словно каждая молекула, составляющая пространство, бешено закружила электронами, подталкивая Давида к принятию решения.

— Я не знаю как обратиться, — произнёс он не открывая глаз, — мне страшно…

— Это страх перед Господом, за грехи совершённые, услышал он хор голосов.

Это был уже хор, а не просто слова Игоря. Все присутствующие, в один голос произносили фразу. Звук сливался, превращаясь в ментальное торнадо. А ощущение такое, словно стоишь в самом центре вихревого потока, и вокруг тебя с бешеной силой совершается круговерть жизни и смерти, хаоса и порядка.

Давид, чувствуя непреодолимую внутреннюю дрожь — упал на колени.

— Да, я грешен, произнёс он, я стал рабом, вопреки человеческому. Я зависим. Но сейчас я хочу раз и навсегда покончить с этим. Я…. Я не знаю….. И прошу помощи… — он заплакал. Словно слепой котёнок мяучит, ища сиську матери, Давид рыдал, ища поддержки.

Глухое молчание, и скатывающиеся по щекам слёзы…

Сколько времени всё длилось, Давид не знал. Казалось, прошла вечность перед тем, как он почувствовал чью-то ладонь на голове, и трубный голос Игоря:

— Господь всемогущий, прими чадо твое, вернувшееся к тебе, словно сын, блуждавший в темноте и пришедший к свету. Услышь его стремления, и помоги ему настолько, насколько искренна его к тебе любовь.

Дальше, Давид почувствовал множество ладоней на своем лице, теле, руках, ногах, паху, гортанные звуки окружали со всех сторон.

Он провалился в окутывающую, мягкую темноту.

Давид пришёл в себя, и огляделся по сторонам. Убогая, вытянутая в длину комната. Выкрашенные в синий цвет стены. Желтые потолки.

Додик лежал и чувствовал через тонкий ватный матрац панцирную сетку кровати. Руки были прикованы к перекладинам железной хваткой наручников.

Справа от него параллельно вряд стояли пять таких же кроватей. Лежащие на них мычали, пытались вырваться из таких же цепких лап стальных браслетов, или просили обезболивающей инъекции, иных просто трясло, и капельки пота выступали на их лицах словно оспины.

Давида тоже ломало. Но, казалось, не так тяжело, как остальных.