Герой

В будущем, он, Давид, вспоминал с улыбкой, своё пребывание в «Новой церкви». После наркологий, ожидающих своей очереди, в его дальнейшей жизни — месяц без сна, постоянный депресняк, и ни рукой, ни ногой шевелить не хочется. А здесь, десять дней и вперёд — пилить дрова.

Пока, двуручная пила визжала по сырому дереву, Давид уяснял себе правила проживания:

1. Уйти можешь в любой момент. Обязательное условие — предупредить кого-либо из братьев.

2. Никаких психотропных средств, включая сигареты и даже разговоры о них.

3. Никакого секса.

4. Четыре часа сна в сутки.

5. Работа на благо коммуны.

6. Самое важное правило проживания — никого и никогда не расспрашивать о его жизни до «центра», о себе можешь говорить беспрестанно.

В принципе, Давиду не хотелось уходить отсюда, его всё устраивало. Ну, может, кроме третьего пункта.

Целую неделю он отлично высыпался за четыре часа в сутки, работал на распилке дров, сенокосе и даже кашеварне.

Ежедневно, по два часа, все братья и сёстры, собирались вокруг Игоря, и тот рассказывал им о человеческой сути, о правде и кривде, о добре и зле, слегка опираясь на библейские сюжеты.

Строгих правил отправления молитв и чего-либо подобного не существовало. Каждый сам для себя решал, чем займёт свободные полтора часа, перед отходом ко сну. В основном — это были песни под гитару, и «светская», как её называл Додик, болтовня.

Почему «светская»? Потому, что ни о чём… О погоде, о дровах, о… снова о погоде. Постепенно такое взаимоотношение стало настораживать Давида. Да и со временем у него появились нормальные человеческие желания.

Он пробовал быть более открытым, что-то рассказывал о себе, но видел, что окружающие при этом, начинают себя чувствовать напряжённо. Кто-то уходил, кто-то пытался перевести разговор о прелестях жизни на природе. Не было искренности, выходит, за всеми умными речами Игоря. Если все внемлющие ему, искренности, по каким-то причинам, боялись, не хотели, не нуждались в ней.

Раз в три дня им привозили воду. Водовоз был, по всей видимости, не из братства. А так, колхозник из близлежащей деревни.

Давиду удалось выяснить, что до первого населённого пункта отсюда — около десяти километров по грунтовой дороге. А там до города — рукой подать.

Мысль о том, что он продолжал находиться в атмосфере «всеобщей любви и всеобщего неприятия», всё чаще посещала его центральную нервную систему, и вгрызалась голодным комаром в серое вещество. Однажды Давиду приснился сон, короткий, но очень эмоциональный.

Давид перетянул жгутом предплечье, похлопал себя по венам на локтевом сгибе, чтобы те проявились отчётливей, наполнившись кровью и… вмазался.

Он проснулся быстро, словно ужаленный. Что видел сон — понял сразу. В ту ночь он проворочался с боку на бок оставшихся два часа. И смутно ощущал, что такой сон означает что-то неправильное, что-то неверное в его теперешней жизни.

Он ощутил острую потребность поделиться своими мыслями, страхами — с кем угодно. Ему казалось, что если сейчас такого не сделать, ни поговорить с кем ни будь, он просто взорвётся.

Будить соседа — он просто повернётся на другой бок.

Давид решил пойти в сруб к брату Игорю. Он встал, накинул на себя рубашку, натянул джинсы, и в туман утра, босиком по росе — направился в сторону Игорева домика.

Окно одной из комнат было открыто. Давид слышал его голос, но не мог различить слова. Наверное, молиться, подумал Додик.

Когда он подошёл к окну ближе, и туман перестал мешать видеть происходящее внутри дома, Давид увидел Оксану. Она стояла без, по обыкновению повязанной, косынки, и её густые, тёмно-русые волосы, ниспадали на плечи.

Она была обнажена по пояс, груди были небольшие, с красивыми розовыми ореолами маленьких сосков. Она смотрела в зеркало и расчёсывала пряди. А из угла комнаты доносился скрипучий, совсем не похожий на распевный баритон, которым обычно вещал Брат Игорь, голос.

Но, несомненно, этот голос принадлежал ему, он угадывался, не смотря на то что, интонация была не та, да и слова он говорил не те, что обычно — мирские:

— Оксаночка, ты такая славная, каждая ночь с тобой удивительна.

Оксана улыбалась, и её глаза блестели, отражаясь в зеркале.

— Давай не расставаться никогда — продолжал Игорь.

— Как ты себе это представляешь? — Оксана не отрывалась от зеркала.

— Не знаю, ну, будем жить коммуной. Какая к чёрту разница, как она называется.

— Мы с тобой здесь встретились — здесь и расстанемся, — говорила девушка. Хорошо, существует твоё братство полгода, ну ещё год оно продержится, а потом?

Когда ты всё это начинал — нужное дело делал. Получается. Пока получается. Но это не вечно. И ты сам должен понимать, что наркотики просто так не оставят тех, кто здесь сейчас находится. Ты же нарколог. Да ты понимал, что не хватает в нашей медицине главного, что таблетками не спасти ребят, таких как я, как Андрей, Руслан. Но и это не панацея. Сколько таких уходит — остаются единицы.

— Да, но ради этих единиц и стоит бороться.

— Это понимаешь ты, стала понимать я.

— Разве мало? — спрашивал Игорь.