Герой

Давид, нёсся в предвкушении, того, как вцепится слезливым взглядом в Машку, и с придыханием расскажет о ссоре с матерью.

Додик сидел дома, у компьютера, который родительница подарила сыну на завершение сессии. Конечно же, он не корпел в этот момент над самоучителем английского, который получил от матери в нагрузку к машине.

Он играл в аркадную стратегическую игрушку. При этом, выбирая гоблинов, им строил города и сражался с людьми. Гоблины, Додику нравились значительно больше. Они были смешнее или страшнее, чем люди. Кричали гортанными голосами и потешно ругались, когда нужно было выполнить, то или иное задание.

В общем, поведение их было гораздо привлекательнее, чем поведение людей в этой игре, которые разговаривали слишком интеллигентно, и передвигались, как вычурное сексуальное меньшинство.

В момент, когда он разбивал строй вражеских лучников, дверь квартиры открыла мать. Она была навеселе:

— Эй, Давид, сын мой, иди, встречай свою мамочку.

— Привет! — крикнул он из комнаты, морщась оттого, что его отвлекают.

— Сынок, — не унималась мать, — ну иди, обними старую больную женщину. Всё же она тебя мучалась, рожала, — она говорила полушутя, полу назидательно.

— Мама! — резко ответил Давид, — проходи сама, не видишь — я занят.

Он слышал, как мать неловко снимает зимние сапоги, упирая носок одного в каблук другого. Сапоги соскальзывали и громко стукали о паркетный пол в прихожей.

— Ладно, — кряхтела она, — раз мой гениальный сын занимается великим делом, не буду его отвлекать.

Давид слышал, как мать прошаркала тапочками на кухню и стала выкладывать на стол, принесённые продукты.

— Ну, вот, — услышал Додик из кухни, — хлеб забыла, ты бы хоть за хлебом сходил, сынок.

Игра не задавалась. Гоблины бесспорно проигрывали.

— Ой-да! — прокричал Додик. — Без хлеба поедим.

Мать вошла в комнату. Взглянула на монитор.

— Так ты, стервец, дурью маешься! Я думала ты за учебниками сидишь. Решила, в таком случае и не ужинать вовсе! А ты в игруленьки играешь! Стыдоба! — мать распалялась. — И в комнате твоей бардак, хоть бы порядок навёл! Ты как сюда девку-то свою приводишь!

Давиду резануло слух, и взгляд его невольно оторвался от компьютерной баталии. Он живо посмотрел на мать.

— Чего смотришь?

Мать выпила сегодня больше обычного. Давид видел это по её мутным, смотрящим, как бы, мимо глазам.

— Ты можешь быть человеком?! Я устала! Пахала целый день, что бы тебе пожрать было что, между прочим. Ты хоть убраться можешь в квартире, бездельник?!

Давид молча щёлкнул мышкой по опции «Пуск», и указал на выключение компьютера.

Экран монитора погас.

— Ты так и будешь молчать, ублюдок?!

Таких слов Давид не то что не ожидал, он даже не предполагал, что мать их знает.

— Ты с ума сошла! — заорал он на неё. — Напилась — держи себя в руках.

— Это что, я теперь в своём доме не хозяйка?! Ещё яйца будут курицу учить.

Всё время милой беседы, мать стояла оперевшись о спинку дивана, Давид же сидел в кресле напротив.

— Ну, мать, ты совсем уже.

— А что совсем? — орала мать, видно её ещё больше развезло в тепле квартиры. — Я тебя мучалась, рожала. Думала помощь будет, когда вырастешь! А ты что делаешь?! Сидишь на моей шее. Я тебя кормлю, пою. У меня никакой личной жизни из-за тебя нет! Я была красива, молода! А кто я сейчас?! Ужасная, старая кляча! Где твоя благодарность?! — она подскочила к Давиду и схватила его за грудки.

Но что она могла сделать? Она даже не сумела приподнять сына, слегка оторвав его зад от кресла.

Давид смотрел в её пьяные глаза. Все чувства, которые может выражать человеческий взгляд, можно не узнать перепутать друг с другом. Лишь ненависть ни с чем не спутаешь. Лишь её родимую всегда отличишь. Именно она сейчас изливалась из глаз матери в лицо Давиду.

Ему, Додику, сейчас захотелось взвыть в истерике. Но он сдержался по одной лишь причине — не хотел быть похожим на мать.

— Знаешь что, — зашипел он на неё, — не смей. Испортил мне жизнь — передразнил он её, — я тебя рожать меня не просил. Если уж на то пошло, то ты, родная меня использовала. Использовала, что бы отца заставить быть с тобой, ан не получилось. А теперь я для тебя обуза?! Чем же ты думала тогда?! Явно не головой. Истеричка!

Он высвободился из материнских рук, вскочил с кресла, оставив мать стоять с широко открытым ртом и протрезвевшим взглядом. Быстро оделся в коридоре и выскочил на улицу.

Всё это он рассказал Маше, когда, наконец, сквозь слёзы и встречный ветер, дошёл до её квартиры. Он лежал головой на её коленях, а она гладила его по волосам. В его жизни, такая поза была, видимо, любимой во взаимоотношениях с женским полом.

— Ну и каково тебе? — посмотрел он на Машу.

— Что я могу сказать… Мать, конечно не права, но…

— Вот и я говорю, перебил её Додик.

— Неправа в… — Продолжала она, будто не заметив, что её перебили. — … своей резкости. А ты не прав во всём остальном. А всего остального, — девушка подняла вверх указательный палец, — гораздо больше.