Герои

Прямо по ходу кто-то склонился над рядовым, оказывая помощь. Блеснули глаза, лицо в саже. Не помощь. Он пытался снять с того сапоги. Когда Горст приблизился, он встрепенулся и припустил отсюда в зловещий закат. Горст опустил глаза на оставшегося лежать солдата, босая нога бледнела на фоне грязи. О, цвет нашей нации! О, храбрые мальчишки! О, больше им не воевать, не гибнуть — пока мы вновь не захотим заебато потешиться.

— Где искать? — каркнул он.

Финри посмотрела на него бешеными глазами, лицо опутали волосы, под носом налипла зола. И всё равно, красива ни чуточки не меньше. Больше. Больше.

— Там! У моста. Он должен был биться в первых рядах. — Какое благородство! Какой героизм! Веди, любимая, к мосту!

Они прошли под сенью пылавших деревьев, горящие листья, как конфетти, планировали вниз. Пойте! Воспойте молодую счастливую пару! Вокруг доносились возгласы, голоса глохли во мраке. Люди звали на помощь, или искали кому-бы помочь, или искали кого бы ограбить. Мимо волочились тени, опершись друг на друга, неся между собой носилки, озираясь, точно они чего-то забыли, голыми руками разгребая завалы. И где тут искать одного-единственного человека? Можно ли тут вообще отыскать одного? Тем более, целого?

Повсюду тела. Повсюду части тел. Невероятным образом, они утратили свою суть. Ошмётки. Мясо. Эй, кто-нибудь, соскоблите их и отправьте в позолоченных гробах домой в Адую, чтобы король почтил их процессию вставанием, а королева не утирала блёсткие дорожки слёз на пудре, а народ рвал на себе волосы и причитал, неужто, за что, при этом раздумывая, чем сегодня поужинать, нужна ли новая пара ботинок или хуй знает о чём ещё.

— Сюда! — крикнула Финри, и он поспешил к ней, оттянул в сторону обломанный брус — под ним два трупа, офицеров нет. Она покачала головой, закусывая губу, и положила руку на его плечо. Ему пришлось подавить улыбку. Распознает ли она дрожь, что пронзила его от её прикосновения? Он нужен. Он необходим. Ей.

Финри шла, пробираясь от одной рухнувшей скорлупы до другой. Кашляла, глаза слезились. Ногтями раздирала мусор, переворачивала тела — за нею и он. Прочёсывая каждый клочок, лихорадочно, как и она. Даже более. Но совсем по другой причине. Я раскидаю наваленную дрянь и там окажется его увечный, зияющий труп, уже и близко не такой симпампулька, и она всё увидит. О, нет! О, да. Злая, жестокая, дивная судьба. И в безысходности она повернётся ко мне, и зарыдает на моём мундире, и, может статься, стукнет кулачком в мою грудь, и я буду её обнимать, и шептать вялые утешения, и стану скалой, стану её опорой, и мы будем вместе, как и должны были быть и были бы, наберись я храбрости к ней обратиться.

Горст улыбался про себя и скалил зубы, переворачивая очередное тело. Очередной погибший офицер, рука переломана так, что завернулась вокруг спины. Его забрали так рано, а впереди была вся молодая жизнь, ля-ля-ля, бу-бу-бу. Где Брок? Подавайте мне Брока.

Несколько каменных осколков да здоровенный кратер, затопленный пенящейся речной водой, — вот и всё, на что осталось глядеть там, где некогда стоял мост Осрунга. Большинство зданий вокруг превратилось в кучки мусора, но одно, из камня, большей частью уцелело — только начисто сорвало крышу, и горело несколько голых стропил. Горст побрёл туда, пока Финри, закрыв лицо ладошкой, перебирала тела. Проём с тяжёлой притолокой — толстую дверь скрутило с петель, и из-под лежащей двери едва выглядывал сапог. Горст потянулся и откинул дверь, словно неподъёмную крышку гроба.

И здесь был Брок. С первого взгляда он, казалось, не так уж и ранен. Лицо перемазано кровью, но не расквашено в мякоть, как мог бы надеяться Горст. Одна нога сложилась под неестественным углом, но все конечности прицеплены к телу.