Герои

— Значит, сегодня я никого не убил. — Ручей не понимал, должен ли он расстраиваться или же радоваться. Его, в любом случае, не шибко тянуло ни туда ни туда. — Вчера я убил человека, — вот что, оказывается, произнёс он.

— Поток сказал — ты убил четверых.

Ручей облизал губы. Пытаясь слизнуть то кислое послевкусие, но оно никуда не девалось.

— Поток не разобрался, а я так перетрусил, что не поправил его. Тех солдат убил боец по имени Терпила. — Он ещё раз глотнул, слишком быстро, и голос опередил дыхание. — Я спрятался в шкафу, пока шёл бой. Спрятался в шкафу и обоссался. Вот такой вот Красный Ручей.

— Ха. — Утроба кивнул, задумчиво вытянув губы. Похоже, не так и встревожен. Похоже, не так уж удивлён. — Что ж, того, что ты сегодня сделал, этим не изменить. Человек способен натворить в бою куда худшие вещи, чем спрятаться в шкафу.

— Я знаю, — пробормотал Ручей, и его рот распахнулся настежь, готовый излить правду. Словно его телу хотелось её выплеснуть, извергнуть гниль — так человеку, которого тошнит, бывает необходима рвота. Его рот требовал правды, как бы самому ему не хотелось её скрыть. — Мне нужно кое-что тебе рассказать, вождь, — пересохший язык с трудом перебарывал слова.

— Слушаю, — ответил Утроба.

Он заозирался, как бы лучше всё выложить — так человек, которого тошнит, ищет куда бы сблевать. Будто есть такие приятные слова, которые в силах сделать его историю менее омерзительной.

— Дело в том…

— Сука! — заорал кто-то, так саданув Ручья, что тот расплескал над костром остатки эля.

— Э-э! — зарычал Утроба, со скособоченной рожей поднимаясь на ноги — но кто-бы там ни был, он уже исчез. В скоплении народу вдруг возникло новое течение. Новый настрой, озлобленность, глумление над кем-то, кого вытаскивали на середину. Утроба двинулся следом за всеми, и Ручей двинулся вслед за Утробой, скорее обрадованный, нежели раздосадованный помехой — точно к человеку, которого тошнит, с облегчением пришло понимание, что ему уже не надо блевать в кокошник своей жены.

Они протолкались к самому большому кострищу, в самом центре Героев, где собрались самые большие люди. Посреди, на троне Скарлинга сидел Чёрный Доу, покачивая рукой он вращал эфес своего меча. Там был и Трясучка, с другой стороны от костра — и бросил кого-то на колени.

— Бля, — буркнул Утроба.

— Так-так-так. — И Доу облизал зубы и откинулся на спинку трона. — Да это же Принц Кальдер.

* * *

Кальдер пытался вести себя как можно увереннее: на коленях, со связанными руками и нависшим над ним Трясучкой. Что, конечно, далеко не вселяло уверенности.

— От такого приглашения как-то неудобно отказываться.

— Могу спорить, — ответил Доу. — Догадываешься, зачем я его прислал?

Кальдер оглядел сборище. Здесь все великие мужи Севера. Все самодовольные болваны. Глама Золотой, лыбится с дальней стороны костра. Кайрм Железноглав, наблюдает, приподняв бровь. Бродда Стодорог, чуточку менее презрителен чем обычно, но далеко не дружелюбен. Коль Долгорукий, наморщенно-озабочен — «мои руки связаны», и Кёрнден Утроба, со своей собственной наморщенной озабоченностью «почему ты не убежал?» Кальдер робко кивнул им обоим.

— Есть слабая догадка.

— Тем, у кого слабой догадки нет: Кальдер пытался подстрекать моего нового второго убить меня. — Ряд бормотков пробежал по залитой огнём костра толпе, но не сказать, чтобы сильных. Донельзя не удивился никто. — Верно, Утроба?

Утроба смотрел в землю.

— Верно.

— Станешь всё равно отрицать? — вопросил Доу.

— Если стану, мы обо всём забудем?

Доу ухмыльнулся.

— Всё ещё шутишь. Порадовал. Меня поразило не вероломство — интриган ты известный. А вот глупость — весьма. Кёрнден Утроба — прямой, как стрела, известно всем. — Утроба скривился ещё сильнее и отвернулся. — Закалывать людей в спину не в его стиле.

— Признаю, то был не мой миг прозрения, — проговорил Кальдер. — Как насчёт списать его на юношеское безрассудство, да задвинуть подальше?

— Хотел бы, да не могу. Ты чересчур разбередил моё терпение, а у него острые шипы. Не ты ли был мне как сын? — По обе стороны костра пробежала пара смешков. — В смысле, не самый любимый сын. Не первенец и всё такое. Скорее последыш, ближе к хвосту выводка — но, однако. Не я ли разрешил тебе вести людей, когда погиб твой брат, хоть у тебя нет ни имени, ни опыта? Не я ли разрешал тебе говорить у костра? А когда ты наговорил через край, не я ли выпроводил тебя с жёнушкой в Карлеон, остудить голову, вместо того, чтобы сперва её отрубить, а потом разбираться в подробностях? Насколько помню, твой отец не столь охотно прощал несогласных.

— Верно, — сказал Кальдер. — Ты — само великодушие. Ой. Конечно, если не считать попытки меня убить.

Доу наморщил лоб.

— Э-э?

— Четыре ночи тому назад, на раздаче оружия Коля Долгорукого? Припоминаешь? Нет? Меня пытались убить трое, и когда я допрашивал одного из них, он вякнул имя Бродды Стодорога. А все знают, что Бродда Стодорог и пальцем не пошевелит без твоего соизволения. Что, отрицаешь?