Герой туманной долины

Шеннон проследил за ее взглядом. Гимнастка, стоящая на платформе над головами других, легким движением руки отпустила перо, и то, плавно спланировав, приземлилось в руку поймавшего его парня. Несколько танцоров, освободивших центр манежа, хлопнули себя по плечам, к ним быстро присоединились другие, музыка на несколько мгновений смолкла, сменившись топотом разноцветных ботинок. И когда мелодия взорвала зал вновь, она прыгнула.

Сбросив с головы такую же желтую, как и весь костюм, шляпу-цилиндр, гимнастка сделала уверенный шаг с постамента, под напуганные вздохи зрителей ухватилась за брошенный ей канат, мягко спланировала по нему вниз, в самую гущу расступившихся танцоров, и в последний момент замерла, не успев коснуться ногой песчаного покрытия манежа.

А после пропала в толпе обступивших ее артистов, которые продолжали разжигать восторг зрителей опасными поддержками и резкими взлетами к вершине купола. Они прыгали через кольца и тут же взмывали на поданных им трапециях вверх, а на деревянные платформы соскакивали так легко, словно умели летать.

Крупное конфетти не переставало сыпаться с потолка разноцветной крошкой, зрители ликовали, Делла, не отставая от других, то и дело подскакивала с места, взрываясь от захлестывающих ее эмоций, хватала Шеннона за руку и почти тянула за собой, но успевала вовремя опомниться и только виновато морщилась, не переставая улыбаться.

Красок стало еще больше, но парень не заметил, в какой момент перестал закрывать глаза и тереть веки, в какой момент стал через стекла очков пристальнее всматриваться в лица танцоров и акробатов, взмывающих вверх и проносящихся в воздухе прямо над головами зрителей.

Ауры тех, что считали себя птицами, тех, кто отдавался на манеже музыке и кружился в воздухе, сияли ярче других. Казалось, они были опаляющими — все разрастались, мерцали, даже искрились и неумолимо тянули Шеннона к себе.

— Вы выглядите такими счастливыми, — проговорил он артистам, не заметив, что сказал это вслух.

— Что? — пытаясь перекричать музыку и рокот толпы, переспросила Делла, вновь вскочившая с места и разразившаяся аплодисментами.

— Это безумие какое-то! — засмеялся ей в ответ Шеннон, сам не веря тому, в чем собирался признаться. — Мне тут нравится! Правда нравится!

Восторг в глазах Деллы разросся, она кинулась к нему, обхватила лицо подрагивающими от волнения руками и, не обращая внимания на растерянный взгляд друга, отчетливо проговорила:

— Ты лучший!

Сказав это, Делла немедленно отвернулась и во все глаза уставилась на манеж, куда высыпало еще больше гимнастов. Она все равно схватила Шеннона за запястье и переплела пальцы, крепко сжимая его руку в своей, а тот, опешив, не нашелся что сделать и, позволив улыбке замереть на губах, вернулся к представлению, которое набирало силу.

Артисты подбрасывали друг друга в воздух, делали сальто с трамплина и кружились на манеже, но одна из гимнасток так и не спустилась вниз, продолжая витать под куполом, то соскальзывая с каната ниже, то так же ловко, цепляясь за соседний и выкручиваясь, взмывала наверх. Порой между ее стопой и песочным покрытием пола совсем не оставалось места, но пальцы земли так и не касались — она летала там, в недосягаемости, запросто держась за канат одной рукой, раскручиваясь так быстро, что иногда даже очертания ее силуэта, так хорошо различимого, размывались.

На ней было больше всего перьев, и именно ее костюм вместе с изумрудной аурой, освещающей купол шатра, сильнее всего бросались в глаза. Шеннон подумал, что она «гвоздь» программы, и убедился в своем предположении, когда через четверть часа гимнастка ухватилась за поданную ей трапецию, сделала кувырок в воздухе и зацепилась за нее ногами, повиснув вниз головой и раскинув руки в стороны с довольной усмешкой. Она знала, что зал придет в восторг, увидев, как трапеция спускается к манежу, знала и что зрители догадаются, что последует за быстрым раскачиванием.

Непонятная тревога поднялась внутри Шеннона, оттеснив восторг, в мгновение заставив напрячься и сильнее вжаться в кресло.

Гимнастка летала над головами собравшихся, запросто дотягивалась до сидящих на трибунах людей, шутливо сбивала с голов кепки, и раскручивалась так быстро, что ни проследить за ее движениями, ни увернуться от прикосновений возможности не было.

Волнение усиливалось, Шеннон заметил, как против воли впивается пальцами в собственную ногу, нервно подрагивающую.

Делла рядом смеялась от восторга, громко вздыхала и ахала, когда гимнастка проносилась в паре дюймов от нее, не замечая волнения друга, у которого вдруг начала кружиться голова.

Тут же в сознании сами собой всплыли слова Камерона, усилившие тревогу. Дыхание вдруг перехватило.

«Не умри на своем первом свидании!»

«Успокойся, ради всего святого! — говорил Шеннон себе, сильнее сжимая пальцами коленку. — Ничего страшного не происходит, угомонись!»

Но чутье никогда его не подводило, а тело, желая избежать чужих прикосновений и следующей за ними боли, о грозящей опасности предупреждало заранее.