Герой туманной долины

— В одночасье? — изумилась Делла. — Ты смог рассказать мне о том, что тревожит тебя, смог довериться, вернулся в Стамбул и снова начал писать, врезался в то чертово стекло вместе со мной, хотя я знаю, — Делла вскинула указательный палец и потрясла им в воздухе, — что ты терпеть не можешь обращенных на тебя взглядов, а сегодня выбрался в многолюдное место и смог выжить в толкучке! Ты правда думаешь, что все это ничего не стоило?

Шеннон замер, задумавшись, но поймал себя на мысли, что думать больше не хочет.

Глядя на восторженные лица других зрителей, стоящих под темным небом, на яркие желтые огни вокруг шатра, из-под купола которого они только что вышли, слыша обрывки разговоров и чувствуя в воздухе запах сигаретного дыма, ему хотелось только жить.

Отбросить прочь мысли и больше не пытаться найти истину, только наслаждаться каждым новым шагом и той, что стояла рядом, объятая желто-оранжевыми сполохами ее мечты. Мечты, которая могла осуществиться так же, как мечта гимнастки.

Шеннона тряхнуло. Мечта Деллы, мечта Камерона, мечта Кайла и Лейлы и мечты тысяч других могли осуществиться и принести с собой не только страдания и боль. В самом деле могли?

— Ты вывела меня из туманной долины, Делла Хармон, — прошептал Шеннон, переводя взгляд на девушку, которая, запахнувшись в его куртку, смотрела на него с мягкой улыбкой. Его губы дрожали так же, как ресницы, так же, как пальцы, которые сжимал в кулаки, чтобы не трясло так сильно.

— Ты вышел сам, когда действительно этого захотел, — отозвалась она, подходя ближе и прижимаясь к боку юноши. — Там кофе наливают. — Делла указала на маленький фургончик, у которого выстроилась очередь. — Выпьем?

— Куда мы денемся? — улыбнулся Шеннон и поманил ее за собой, по пути вновь щелкая сигнализацией «Фольксвагена» и думая, стоит ли рассказать ей, что перелистнул последнюю страницу книги, к которой не возвращался три года, что увидел Роба во сне и попросил прощения за то, как грубо оттолкнул его однажды.

— О чем думаешь?

— О «Биографии неизвестного», — признался Шеннон. — Я прочитал ее.

Делла замерла, сильнее стиснула куртку в пальцах и во все глаза уставилась на друга, улыбающегося ее растерянности.

— Правда? — недоверчиво переспросила она. Знала, как важно это было, знала, как тяжело дался ему этот шаг. Он кивнул в ответ.

— Ты была права, когда говорила, что «Биография» не так плоха, — добавил Шеннон. — Как всегда права. Можно я покурю?

— Не спрашивай, — отмахнулась Делла, — я не против.

Он затянулся с наслаждением. Пропустил дым в легкие и тонкой струйкой выдохнул его к небу, запрокинув голову и ловя кудрями слабый ветерок.

Запах кофейных зерен расслаблял, зрители не спешили расходиться, собирались в небольшие группы и бурно обсуждали прошедшее представление, заманивая к себе все новых людей, накидывая на плечи пледы и расставляя стаканчики с кофе на капотах своих машин.

Шеннон улыбнулся.

— Как же тут хорошо! — раздался голос Деллы над ухом. Она подалась вперед, крепко обняла его и, положив голову на грудь, расслабленно закрыла глаза.

— Очень хорошо, — прошептал он, с замиранием сердца глядя, как на потемневшем небе зажигаются первые звезды, и прижимая к себе девушку в вельветовых брюках.

* * *

Он никогда не думал, что выбрать коврик для ванной будет такой проблемой.

Четверть часа перед стендом не принесли ничего, кроме скудных попыток схватить первый попавшийся — главное, чтобы был, — и ринуться к кассе, но Шеннон все так же стоял на месте, думая, какой цвет ворса лучше подойдет к бежевой плитке ванной.

Только вот главная проблема заключалась вовсе не в коврике, а в окне, через которое Шеннону открывался отличный вид на дверь бара по ту сторону дороги.

— Другой магазин ты ведь не мог выбрать, — бубнил он себе под нос, ощупывая темно-коричневый ворс, то и дело обращая взгляд к злосчастному бару, куда входила группа юношей, наперебой что-то обсуждающих.

Он поддался почти сразу: отстегнул коврик, поспешил к кассе и попытался поторопить копошащегося с биркой продавца своими громкими вздохами. Улицу он пересек быстро, замерев у дверей бара, но войти не решаясь.

Он прильнул к тонированным стеклам небольших окон.

Внутри, как и раньше, был приглушен свет. Все то же полотно у дальней стены, стоящий рядом с ней микрофон, два небольших прожектора, подсвечивающие пространство рядом, создающие эффект сцены, и поставленные слишком тесно друг к другу столы чуть поодаль.

В баре только начинали собираться люди. Некоторых Шеннон помнил — их лица были знакомы ему по книжным выставкам, — другие казались новичками, они озирались и держались поближе к тем, кто уверенно сидел у стойки, потягивая лимонад.

— Тебе туда нельзя, — проговорил Шеннон себе, делая шаг прочь от окна. — Тебе теперь сюда дорога закрыта.

Он однажды уже стоял под этими прожекторами, пожимал руки тем, кто был готов его слушать, попивал газировку с хвойными ветками и смеялся вместе с другими собравшимися.

Времена, когда он был на коне и чувствовал себя почти всемогущим. Времена, которые закончились и вогнали его в туманную долину.