Гезат

Первыми я использовал стрелы, побывавшие вчера в деле. Часть их принес Гленн, которого вчера, как одного из самых легких, спускали с вала, чтобы собрал трофеи. Пацан в первую очередь брал мои стрелы. Точнее, считает их нашими, то есть и его тоже. Они теперь темные, испачканы засохшей кровью. Кельты уверены, что стрела, напившаяся крови, обязательно захочет еще и поэтому не пролетит мимо цели. Иногда мне хочется проверить это, выпустить стрелу мимо вражеского воина и посмотреть, попадет ли в него, или кого-либо другого? Не делаю это потому, что стрел не так уж и много, как кажется. Если осада затянется, их станет не хватать, несмотря на то, что наши умельцы постоянно делают новые.

Я привычно натягиваю тетиву до боли в большом пальце правой руки, после чего отпускаю ее вместе со стрелой. Шлепок по наручу левой руки — и почти в тот же миг пораженный враг дергается, падает и скатывается в ров. Я уже не разглядываю свои жертвы. Вижу немного темный силуэт и на нем как бы подсвеченное место, куда надо попасть, чтобы сразить наверняка. Доли секунды уходят на учет упреждения, если цель движется. Шлепок — и следующий враг сползает к основанию вала. Иногда болезненно реагирую, если замечаю, что пораженный падает на стрелу и ломает ее, но такое случается редко, не до того. Тысячи кельтов, подталкивая передних, лезут на нас. Тех, кого не завалили стрелки, а таких становится все больше, встречают наверху легионеры. Короткий укол сверху вниз в незащищенное место, обычно в лицо, реже в шею. Острие гладиуса влезает во врага сантиметров на пять. Этого достаточно, чтобы убить или тяжело ранить. Иногда, правда, попадаются очень живучие, не падают даже после трех ранений. Таких толкают щитом.

С нашей стороны навал немного слабеет, и я оглядываюсь, оцениваю обстановку. Кельты нападают по всему периметру каструма, кроме приречной стороны. Везде им дают достойный отпор. Трупами уже завален не только ров, но и вал, причем в несколько слоев. Атакующие часто соскальзывают с тел убитых и раненых, падают. Может быть, вид такого большого количества трупов, может, еще что, только вдруг, вроде бы без команды, хотя в этом оре и звоне оружия я мог не услышать, враги начинают быстро откатываться от каструма. Я посылаю очередную стрелу в спину отступающему, попадаю в район правой почки, с напряжением жду, когда упадет, а он делает еще шагов десять, будто и не ранен вовсе, не чувствует боли и помеху в животе, после чего резко приседает на корточки и очень медленно заваливается на левый бок. Так и остается лежать неподвижно, свернувшись калачиком, как спящий ребенок.

Убедившись, что следующий штурм будет не скоро, спускаюсь с башни, иду к своей палатке. Раньше она стояла за пределами каструма, а теперь возле южной стены конюшни. Квинт Туллий Цицерон обещал после окончания основных работ выделить людей, чтобы построили мне и еще нескольким младшим командирам дома неподалеку от главных ворот. В отпуск никто не уехал, в бараках битком мужиков, соскучившихся по бабам, поэтому лучше не искушать их, не провоцировать на необдуманные поступки. Всякое может случиться. Армия — не институт благородных девиц. Случилось так, что пришлось быстро перебираться в каструм. Вот я и выбрал место рядом с лошадьми, чтобы в случае чего была возможность удрать верхом.

Синни и Тили возле палатки перевязывают легкораненых. Тех, кому досталось сильно, относят в лазарет, где два легатских лекаря и с десяток санитаров оказывают медицинскую помощь. Лекари получают, как центурионы, а санитары — как солдаты вспомогательных войск и освобождены от работ по строительству каструма и караульной службы, только ставят свои палатки и помогают собирать лекарственные травы. Впрочем, травами лечат редко. Народ в легионе крепкий, лучшим из лекарств считает вино. Лекари в основном работают, как хирурги: зашивают раны и ампутируют конечности. Без наркоза. Раненого привязывают к столу, засовывают в рот липовую палку, изжеванную, обслюнявленную другими, чтобы не сломал зубы, скрипя ими от боли, и не материл лекаря, после чего обычным ножом, испачканным кровью предыдущего пациента, отчекрыживают раздробленную руку или ногу. Не дай бог оказаться на этом столе!

Увидев меня, Тили быстро заканчивает перевязывать раненого, подходит ко мне, забирает шлем, который я несу в руке. Он мокр внутри. И волосы у меня мокрые, словно плавал в реке. Младшая жена подает полотенце и ждет, когда я вытрусь. У нее уже большое пузо. К весне должна родить. Интересно, сколько моих потомков бегает по всему свету? Может, кто-то из тех, кого я сегодня убил, мой прапрапра…внук в каком-то там колене? Вдруг и я по отцу или матери или даже по обеим ветвям потомок самого себя?! Это было бы весело!

65