Гибель Осипа Мандельштама

…Это были едва ли не лучшие их дни. Они сами выбрали время отъезда. На станции Черусти, за Шатурой, их, как господ, ждали роз­вальни с овчиной, лошадки повезли их по скри­пучему снегу в двадцатипятиверстный путь. Оказалось, что главврач был предупрежден о приезде, ему велено было создать все условия для отдыха поэта, и он закрыл избу-читальню, чтобы поселить туда прибывших — отдельно от всех, в полном уединении. Главврачу несколько раз звонили из Союза писателей и спрашивали, как поживает Мандельштам.

«Март стоял холодный, и мы слышали, как в лесу трещат сосны. Лежал глубокий снег, и мы первое время ходили на лыжах».

Теперь с Союзом писателей, с именем Ставского поэт связывает твердые надежды. Из письма Кузину 10 марта:

«Дорогой Борис Сергеевич!

Вчера я схватил бубен из реквизита Дома отдыха и, потрясая им и бия в него, плясал у себя в комнате: так на меня повлияла новая обста­новка. <…> В старой русской бане сосновая ванна.

Глушь такая, что хочется определить широ­ту и долготу.

<…> Значит от меня чего-то доброго ждут, ве­рят в меня. Этим я смущен и обрадован. Ставскому я говорил, что буду бороться в поэзии за музыку зиждущую. Во мне небывалое дове­рие ко всем подлинным участникам нашей жиз­ни и волна встречного доверия идет ко мне. Впереди еще очень много корявости и нелепо­сти,— но ничего, ничего, не страшно!»

Весь день 1 мая в доме отдыха шла гульба.

«В ту ночь мне приснились иконы. Сон не к добру. Я проснулась в слезах и разбудила О. М. «Чего теперь бояться,— сказал он.— Все плохое уже позади…» И мы снова заснули…»

Под утро кто-то тихо постучал в дверь. Осип Эмильевич пошел отворять. Вошли двое воен­ных и главврач.

Он одевался, а она в растерянности сиде­ла на кровати. Очнувшись, стала собирать ему вещи. «Что даете так много вещей,— по-домаш­нему, мягко сказал военный,— думаете, он долго у нас пробудет? Спросят и выпустят…» Воен­ный был миролюбив, однако проводить аресто­ванного до Черустей не разрешил:

— Нельзя.

«Во дворе затарахтел грузовик. Я сидела на кровати, не шевелясь. <…>

Мы сошлись с О. М. первого мая 19 года <…>. Мы расстались первого мая 38 года, когда его увели, подталкивая в спину, два солдата. Мы не успели ничего сказать друг другу — нас оборвали на полуслове и нам не дали прос­титься».

…Надежда Яковлевна дожила до глубокой старости. Всю жизнь она искала ответы на два вопроса: 1. Где, при каких обстоятельствах скончался Осип — умер, погиб, убит? 2. Кто на­писал на него донос в 1938 году? Почему-то думалось ей, что он был арестован по доносу, и в своем требовательном безответном письме к Берии она просила: «…проверить не было ли чьей нибудь личной заинтересованности…»

Так и скончалась, сравнительно недавно, в неведении.

* * *

Вот — разгадка, сегодня, более полувека спустя.

Листы 13—14 нового «Дела №19390».

«Союз Советских Писателей СССР — Прав­ление. 16 марта 1938 г. НАРКОМВНУДЕЛ тов. ЕЖОВУ Н. И.

Уважаемый Николай Иванович!

В части писательской среды весьма нерв­но обсуждался вопрос об Осипе МАНДЕЛЬ­ШТАМЕ.

Как известно — за похабные клеветнические стихи и антисоветскую агитацию Осип МАН­ДЕЛЬШТАМ был года три-четыре тому назад выслан в Воронеж. Срок его высылки окончил­ся. Сейчас он вместе с женой живет под Моск­вой (за пределами «зоны»).

Но на деле — он часто бывает в Москве у своих друзей, главным образом — литерато­ров. Его поддерживают, собирают для него деньги, делают из него «страдальца»— гениаль­ного поэта, никем не признанного. В защиту его открыто выступали Валентин КАТАЕВ, И. ПРУТ и другие литераторы, выступали остро.