Гибель профессии

Дальнейшая читка не состоялась. Гуниядин жаловался на головную боль и хватался за сердце.

Назавтра в нашей газете появился доброжелательнейший отчет Васи:

«В переполненном зале молодой писатель прочитал свой интересный роман под названием „Вода на голову“…»

Бедный Вася перепутал названия романов, но это осталось незамеченным. Я узнал, что днем состоялся прием в редакции по случаю пребывания у нас совершенно воспрянувшего духом Гуниядина. Редактор жал ему руку и поздравлял его с новым произведением. Гуниядин согласился написать для газеты очерк об уборке урожая и, что меня особенно поразило, тотчас даже без просьбы получил сто рублей авансом.

Об авансах я слышал уже давно и теперь вдруг осознал, что мое призвание — литература. А между тем какая удивительная судьба! Я пришел на читку с чистым намерением хоть на два часа скрыться от назойливого кредитора, притащившегося ко мне в кино. Я знал, что никому в голову не придет искать меня в клубе зубных врачей на читке романа!

Как видно из протоколов допроса Туркина, в дальнейшем ему был задан вопрос: как случилось, что еще смолоду он, человек не без образования, вступил на уголовный путь? При этом прокурор просил Туркина больше держаться фактов и поменьше разглагольствовать.

Вот выписки из его дальнейших показаний:

«Я начал свою литературную деятельность с того, что раза два поместил в местной газете хулительные заметки по адресу областного отделения союза писателей, которое мало-де заботится о росте писательских кадров в нашем районе. Потом я поехал в областной город и посетил раскритикованное мною отделение, рассчитывая, естественно, что его руководители отнесутся к своему критику с особой осторожностью.

С собой я захватил рукопись небольшой, но интересной повести о Степане Разине, списанной мною с журнала „Мир божий“ за 18… год. Автор романа никому не был известен. Кому же может быть известен роман?

— Хорошо, оставьте, — сказал мне дежурный член правления союза, толстый человек средних лет, с не очень добрыми глазами. — О чем у вас повесть?

— О Степане Разине.

— Ах, историческая! Ну что же, почитаем.

Он сказал это „почитаем“ с таким выражением, как врачи говорят об умирающем: „Ну что же, полечим“.

Я решил, что товарищ не расслышал моей фамилии или же не читал моих критических статей в газете. Пусть же он знает, что играет с огнем!

— Опасаюсь, — небрежно сказал я, — что моя критические выступления могут мне повредить.

— Какие выступления? — равнодушно спросил дежурный член правления.

— А вот… — я ткнул ему две вырезки.

Он скользнул глазами по тексту обеих, вернул мне вырезки и, глотая зевок, буркнул:

— Вы правы. Эти заметки могут вам повредить.

— Вот-вот! — уже с искренним беспокойством воскликнул я. Мой расчет на благосклонное ко мне отношение ради того, чтобы не создать впечатления о расправе за критику, явно срывался.

— Заметки эти могут вам повредить в том смысле, что создают нелестное мнение о степени вашей литературной грамотности, — пояснил мой собеседник. — Впрочем, ваш роман… ваша повесть будет прочитана… Кстати, не скажете ли вы, в чем разница между романом и повестью? Нет, не задумывайтесь. Этого никто толком не знает.

— Мне эта разница хорошо известна, — с достоинством ответил я. — Который больше — это роман.

— Практически вы правы, — насмешливо заметил мой экзаменатор и подозвал вошедшего в комнату полного шатена с проседью: — Познакомьтесь, это Сусанов, Сурен Иванович, ваш рецензент и будущий редактор.

— Редактор только в том случае, если я найду нужным дать положительный отзыв, — спокойно сказал Сурен Иванович, пожимая мне руку. — А где же рукопись?

Он мне сразу не понравился».

— Достаточно, — прервал тут прокурор допрашиваемого. — Вы рассказываете о ваших литературных попытках, но ничего пока не сказали, на какие средства существовали. Извольте сообщить нам о фактах, а не о намерениях!

— Намерения — это тоже своего рода факты, — не теряя апломба, ответил Туркин. — Впрочем, извольте. Вернувшись в свой городок, я занялся текущими делами, способными несколько восполнить скромный бюджет администратора кино.

Первым текущим делом было посещение общего собрания городской строительной организации.

Строительство школы и клуба шло у нас вяло. Прораба видели в обществе подчиненной ему юной девицы-каменщицы: находка для разоблачителя!

Но не будем забегать вперед, как любил говорить мой знакомый бегун Н., приходящий к финишу последним.

Я явился в помещение старого клуба (бывшая хлебная ссыпка), когда собрание было уже открыто. Очередной оратор упрекал руководство в срыве строительства:

— Если бы сроки соблюдались, мы сегодня собрались бы уже в новом клубе!

В коридоре, где было слышно каждое слово, нервничая, ходили взад-вперед прораб и начальник строительства. Они шагали навстречу один другому, но, кажется, не замечали друг друга.

…и очень даже нехорошо, — доносилось из зала. Разве допустимо, чтобы прораб гулял с каменщиками?!

Прораб остановился и, побагровев, крикнул:

— Я на ней вчера женился!

— Правильно! — пробасил кто-то в публике. — Я даже свидетелем был.