Яношу показалось вдруг, что время остановилось, что замер Босфор, и корабль тоже стоит на месте. Медленно, очень медленно проплывали мимо обрывистые, укрытые мраком берега и зловещие полные огня и жизни крепости.
Корабль уже почти миновал их, как жёлто-багровым светом вдруг снова осветилась главная башня Румели-Хиссара, и страшный грохот прокатился над проливом.
Стоящий рядом с Янушем слуга испуганно вскрикнул: ядро ударило в нескольких шагах от них и, с треском проломив палубу, исчезло в тёмной трюмной пасти. Через мгновение оттуда фонтаном ударила вода, и корабль стал быстро погружаться в пучину с креном на нос.
Заметив это, от берегов устремились к тонущим множество проворных лодчонок. Сидящие в них турки, что-то яростно кричали, но пока были ещё далеко...
На гибнущем корабле началась паника: кто-то пытался спустить на воду шлюпки, кто-то прыгал так, а кто-то, уже видимо, не помышляя о спасении, в бессильной ярости посылал проклятия туркам. В этой суматохе Януш потерял из виду Франческо, а потом ему и вовсе стало не до него.
— Прыгай за борт и плыви что есть мочи, а не то корабль за собой утащит! — истошно прокричали рядом, и Януш, не раздумывая, прыгнул в густую, холодную и абсолютно непроглядную воду. Прыгнул и камнем пошёл ко дну из-за тяжёлого, мгновенно намокшего плаща. Отчаянно рванул завязки (стайка весёлых, щекотнувших лицо пузырьков тут же выскочила из-под плотно сжатых губ его), но тщетно. Теряя драгоценный воздух, рванул ещё — завязки не поддавались. Охваченный ужасом, выхватил из ножен кинжал, и когда плащ обмякшим крылом наконец-то скользнул вниз, изо всех сил устремился к тускло мерцающей над головой поверхности...
После долгих показавшихся вечностью мгновений с готовыми вот-вот разорваться от боли лёгкими, он, наконец, вынырнул к ночному, нежно переливающемуся звёздами небу, и в уши сразу же ударили крики барахтающихся вокруг моряков и плеск взбиваемой ими воды. Корабля уже не было, и над невысокими волнами темнели только их кажущиеся одинаковыми головы.
— Франческо! Где ты, Франческо? — несколько раз крикнул юноша, тщетно ища глазами итальянца. Пожалуй, впервые он не испытывал к нему неприязни. Рядом вдруг оказалась чья-то голова со спутанными волосами. Вытаращенные глаза показались страшными. Голова встретилась с Янушем взглядом и, с ненавистью сплюнув воду, зычно прокричала:
— К берегу! Плывите все к правому берегу — там город!
Януш узнал капитана.
— Все кто меня слы…
Чёрный провал рта на миг закрыло поднявшейся между ними волной, и капитан отчаянно закашлялся. Потом снова вперил в юношу полные муки глаза и, тяжело дыша, прохрипел:
— Скорее плыви отсюда!..
Но было уже поздно: турки, о которых в панике все позабыли, достигли наконец места гибели корабля.
— Давай! Бей! Топи! Хватай! Не дайте никому из них уйти! — неслось из лодок. Большие стремительные тени с торчащими над ними тюрбанами и фесками шли прямо по головам несчастных. Кого-то топили, кого-то, оглушая вёслами, поднимали на борт. Плеск, крики, глухие удары слились в один устрашающий грохот, который, казалось, был повсюду.
Януш изо всех сил заработал руками и ногами, пытаясь вырваться из этого ада. Неожиданно над головой взметнулось блестящее от воды весло, и он едва успел уйти из-под удара, поднырнув под днище надвигающейся лодки. Вода поглотила все звуки, и некоторое время он слышал только шёпот разверзшейся над ним бездны.
Когда наконец вынырнул, жадно хватая ртом обжигающий воздух, лодки вдруг оказались далеко позади. За ними, закрывая собой почти всё небо, зловеще темнели крепостные башни Румели-Хиссара. В узких прорезях бойниц тревожно дрожали жёлто-красные огни факелов.
Януш поплыл прочь от страшного, рокового для византийского корабля места, и лишь тогда позволил себе немного передохнуть, оборотившись лицом к равнодушно мерцающим над ним звёздам, когда крики стали едва слышны и башни крепости почти совсем ушли в воду...
Он не помнил, как выбрался на берег. Помнил только, как отчаянно, сбивая колени, карабкался по каменистому, поросшему колючим кустарником склону и лишь на самом верху позволил себе рухнуть на землю...
Его разбудило жаркое весеннее солнце: в какой-то момент оно стало сильно припекать макушку. Первое, что увидел, — был муравей: рыжий, шестиногий, словно с ног до головы закованный в блестящие кожаные доспехи, он деловито пробежал мимо его широко раскрытого глаза и скрылся в перепутанных травяных арках. «Наверное, тоже торопится кого-нибудь спасать», — подумал Януш и приподнялся.
Он лежал на широком уступе, до которого добрался вчера. Впереди — густой, мёртвой хваткой вцепившийся в склон сосновый лес, сзади — обрывистый берег: было слышно, как где-то далеко внизу лениво трётся о камни Босфор. И ни души вокруг.
Впервые за десять лет Януш принадлежал только самому себе. Как будто внезапно пали невидимые, тяжёлые цепи, которые носил на себе много-много лет и в силу привычки почти уже не замечал их тяжести. И вот цепей нет — он свободен. И это было так странно, что юноша даже растерялся...