Гибельный огонь

— Онг во?— прошептал один из вьетнамцев, и свет вспыхнул снова. Послышалось рычание, крик и мгновенная красная очередь автомата АК-47, вспыхнувшая как сигнальная ракета. Тело радиста было разорвано на куски. Куски легких и внутренностей, брошенные пирующим существом, были разбросаны вокруг трупа. Но настоящим ужасом Кертиса было то, что высветила вспышка дула — зубы, сверкающие белизной на кроваво-малиновом фоне, личина желтоглазого зверя, более свирепого, чем ночной кошмар, и совершенно не испуганного пулями, пробивающими его насквозь. А торс под мордой был одет в американскую униформу джунглей.

***

— Рад, что вы вернулись, Кертис, — сказал капитан Уорден. — У нас слишком мало сил, и замены прибывают недостаточно быстро. Лучше соберите свои вещи прямо сейчас, потому что в 19.00 рота отправляется в ночной патруль, и я хочу, чтобы каждый человек был с нами.

Кертис беспокойно заерзал, завороженный шафрановой склерой глаз капитана. Водитель, который подобрал его на вертолетной площадке, рассказал Кертису о том, что произошло за восемь недель его пребывания в больнице. В первой засаде погибло семнадцать человек. Конечно, в состоянии тела радиста обвинили вьетнамцев, но это само по себе способствовало падению боевого духа, люди кричали во сне или нервно стреляли в темноту. Месяц спустя Уорден возглавил еще одну зачистку. Гибкому, атлетически сложенному капитану следовало бы быть популярным офицером за его очевидную готовность разделить с личным составом опасности своего командования; но когда его вторая крупная операция закончилась очередной катастрофой у бункеров и паучьих нор, единственной эмоцией, которую могла найти для него «Собачья рота», была ненависть. Все знали, что этот район операций был переполнен вьетнамцами, и что найти их — дело «Собачьей роты». Но, как бы, ни были успешны эти операции с точки зрения командира дивизии — в ходе последующих операций были захвачены тонны снаряжения и брошенных боеприпасов, — люди Уордена знали, что они дважды подряд оставались с носом.

Не помогло и то, что тело лейтенанта Шейдина, убитого рядом с капитаном в первой же перестрелке, было найдено на следующий день в жутко изуродованном состоянии. — Он выглядел так, — прошептал водитель, — словно его кто-то обглодал.

***

Они двинулись вперед в коротких сумерках; нервные отделения сжались до размеров пожарных команд под ударами, которые нависли над ними. Остальная часть батальона наблюдала за отходом «Собачьей роты» перешептывающимися группами. Кертис знал, что они заключают ставки на то, сколько патрульных не вернется на этот раз. Что ж, многие люди в самой роте задавались тем же вопросом.

Рота отходила от базы, избегая известных путей. Разумеется, у капитана Уордена был пункт назначения. Кертис, снова шедший сразу за группой командиров, мог видеть, как капитан, используя фонарик, проверяет маршрут с помощью компаса и карты на каждой из их частых остановок. Свет был почти не нужен. Послеполуденный ливень очистил небо, и теперь в нем сияла полная луна. Это облегчало передвижение сквозь путаницу деревьев и виноградных лоз, но освещало бы роту, как уток в тире, если бы они случайно наткнулись на другой комплекс бункеров вьетнамцев.

Серебряный доллар в кармане Кертиса болезненно шлепнул его. Синяк, который он нанес ему во время той засады, все еще пульсировал. Он начинала болеть сильнее, чем его лодыжки, но ничто не заставило бы его оставить его сейчас в своем шкафчике. Он ведь вернулся в прошлый раз, не так ли? Несмотря на убийственный перекрестный огонь, дерево и… что-то другое. Кертис крепче сжал свою потную М-16. Может быть, это и не было поцарапанное лицо Марии Терезии, которое спасло его, но он не попадет, ни в одну из ставок.

Потому что каждый шаг, который он делал в джунглях, усиливал его мучительную уверенность в том, что «Собачья рота» вот-вот поймает ее снова.

Капитан пробурчал в трубку короткий приказ, наклонившись к своему радисту. В джунглях каждый из командиров взводов прошептал: — Стой! Лицо Уордена было освещено пятном лунного света. Его левая рука сжимала компас, но он не обращал на него никакого внимания. Вместо этого его худой, властный нос поднялся и явно втянул носом неподвижный воздух. С кивком и тайной улыбкой, которую Кертис с содроганием увидел, капитан снова заговорил в рацию, чтобы вести роту.

Через три минуты их прошили первые выстрелы.

Пуля попала в ствольную коробку винтовки Кертиса вместо того, чтобы просто выпотрошить его. Вдавленный ствол с силой кувалды ударил его по обоим бедрам. Его левый большой палец был вывихнут, хотя его правая рука была не в том положении, в котором 51-й калибр выбил винтовку, и ее только слегка покалывало. Изумленный Кертис лежал на спине, прислушиваясь к глухим ударам выстрелов и пролетающим над головой пулям. Он даже не кричал: боль была еще впереди.