Гибельный огонь

Я довольно быстро понял, что мне не суждено стать химиком (или, как я подозревал, патентным поверенным), и я переключился на историю. Я продолжал заниматься немецким языком (который мне не очень сильно не нравился), потому что не верил, что смогу когда-нибудь вернуться к латыни после года пропуска этого языка.

Вот тогда-то все и стало становиться немного странным. Колледж полностью разрушил мою жизнь. Все изменилось. Я не хочу сказать, что все было плохо — огромная библиотека Айовы, в частности, была замечательным ресурсом для такого человека, как я, который может интересоваться широким кругом предметов, но все было по-другому. Я поймал себя на том, что я думаю, о латыни как, о той части, которую я мог бы вернуть себе из той, ну, юности, от которой я отказался, когда ушел из дома.

Я позаимствовал старый экземпляр учебника латинского языка, которым пользовался в старших классах, и стал изучать его самостоятельно. По правде говоря, я изучал его впервые: в старших классах у меня было чутье на зрительные переводы, но грамматика меня мало интересовала. Я начал регулярно заниматься на моем третьем семестре и прошел почти все латинские курсы, предлагаемые в Айове, прежде чем я закончил колледж. Я закончил обучение с тридцатью семестровыми часами и спросил, могу ли я назвать Латынь моей второй специализацией вместе с историей. Администрация согласилась.

Я поступил в юридическую школу Дьюка в 1967 году. Это тоже было напряженно; я посещал курсы латыни в главном университете, чтобы закрепить свое решение. (Раньше никого и никогда не заставляли этого делать, но не было никаких правил, запрещающих это.)

Когда меня призвали на воинскую службу из юридической школы, я не мог посещать курсы, но я пронес свой Оксфордский классический текст Горация через базовую подготовку и всю Юго-Восточную Азию, которую я видел. Я продолжаю читать по-латыни для удовольствия. Я также много читаю по классическим предметам, потому что они меня интересуют, и у меня есть хорошая надлежащая основа, полученная во время моих студенческих дней.

Естественно, я использовал много классических историй в своей фантастике, научной фантастике, а также фэнтези и ужасах. Я написал «Лжепророка», чтобы пополнить сборник ранее написанных историй в классической среде.

Иногда я прихожу к выводу, что многие читатели думают, будто они знают кое-что о Древнем Риме. Когда они читают противоположное утверждение в моей истории, некоторые считают, что я совершил глупую ошибку. Ну, я действительно совершаю глупые ошибки (например, когда я почти перерезал сухожилие, когда точил нож), но когда речь идет о римской истории или культуре, умные деньги ставят на меня.

Общепринятый случай состоит в том, что образованные люди не хотят верить, что римские щиты были сделаны из фанеры. Мне позвонил незнакомый человек из Калифорнии и сказал, что фанеру изобрели только в девятнадцатом веке. Римские щиты были сделаны из трех слоев (как правило) березы, склеенных вместе. Волокна на переднем и заднем слоях шли поперек, но на центральном слое они были вертикальными. Археологи называют этот материал фанерой (а как еще они могли бы его назвать?); обычный образованный человек находит эту истину смешной.

Однажды я пожаловался, что мне повезло, что я не получаю подобных возражений, когда упоминаю, что большинство римских зданий были бетонными. На следующий день я получил запрос от редактора, который хотел знать, было ли мое упоминание о «Римском бетоне» ошибкой.

Похожая проблема имеет место с читателями, которые считают, что разговорная латынь должна быть переведена на что-то более близкое к Уильяму Моррису, чем к нормальному английскому языку. Здесь есть место высокому стилю, но он не находит большого применения среди солдат или обычных людей вообще, сейчас или две тысячи лет назад. Мой диалог (как и диалог Марциала, Катулла, Петронис и очень длинного списка других латинских писателей) имеет тенденцию быть разговорным по форме.

В эти истории было вложено много книг и исследований, но мое сердце тоже погрузилось в них.

***

Крупный молодой человек, ухмылявшийся Даме через дверной проем личного кабинета городского префекта, был похож на убийцу. Дама знал имя этого парня — Луций Веттий — и знал, что он офицер имперской гвардии, хотя в данный момент он носил гражданскую тогу. Дама улыбнулся в ответ. — Добродетельный Марк Лициний Дама! — проревел дворецкий с сильным сирийским акцентом. Почему Гай Рутилий Рутилиан, который, по словам Митры, будучи городским префектом Рима, не мог купить слуг, которые хотя бы правильно произносили латынь?