– Что, помогает тебе твой жид? – Тома некрасиво улыбнулась. Она тоже зачем-то встала на колени перед глазом богини Ямы. – Ау, Бог!
– Тебя здесь нет, Томка.
– И тебя бы не было, коли бы твой Бог существовал.
– Заткнись, ударю.
– О, бить баб ты был мастак! Знает твой Бог, что ты меня, беременную?..
– Я вполсилы…
Егорыч зажмурился. Сейчас свинец прошьет серое вещество, и он выяснит, правильно верил или нет. За спиной чавкнула грязь, конвоир вскинул винтовку.
– Хватит, – крикнул Золотарев. Егорыч открыл глаза. Бывшая супруга пропала. Мертвецы погрузили в жижу лица. Живые тряслись, стоя на коленях. – На сегодня вы помилованы! – объявил Золотарев. – Идите работать. Вытащите матушку, и будет вам почет и благодарность в трудовую книжку.
– Пошли, бать. – Кандыба всхлипнул и потормошил багермейстера. – Пока он не передумал.
Егорыч молчал, ввинчиваясь ненавидящим взглядом в богиню Золотарева.
Глава 28
– Ушли, – сказала бабушка Айта, входя в горницу и подавая Зайцу чашку с чаем.
– Они поверили? Послушаются ли?
– Послушаются, куда денутся. – Бабушка Айта, кривясь, села на лежанку.
– Эта девушка – очень известная актриса.
– Актрисы, – фыркнула старуха. – Зачем они?
– Как зачем? Чтобы завораживать. Вы, бабушка, «Двадцать тысяч лье» видели? Нет? Это же шедевр кинематографа.
– Не видела я кино.
– Вообще ни одного? – Заяц был шокирован. – А давайте после того, как шогготов победим, поплывем в Якутск и вместе посмотрим? Только не по телевизору, а на большом экране. Давайте?
– Давай, – засмеялась бабушка Айта.
Ходики настучали пять. До сумерек было еще далеко.
– А если не потемнеет сегодня?
– Потемнеет.
– Вам предки сказали? А расскажите еще про тайгу. Времени много.
– Что рассказать, внучек?
– Страшное. Что в тайге бывает. – Заяц подтянул ноги, укутался в шубу. Где-то там, за бревенчатыми стенами рыскали шогготы, искали того, кто прикончил их родича. Под стулом лежал разобранный и заново собранный маузер, семь патронов в обойме. Заяц был готов принять бой.
– Истории… – задумалась бабушка Айта. – Что ж, посмотрим…
…Лене это все уже снилось в детстве. Она помнила не столько сон, сколько взволнованную маму и себя, рассказывающую про темный лес. Лес, пожирающий детей.
Но ведь Лена не была ребенком… и тайгу посещала не впервые. Из всей группы имела самый большой опыт, учила парней разбивать лагерь и искать съедобные грибы…
Отчего же в голову лезут подобные мысли?
Нужно остыть и сосредоточиться, с компасом не пропадет, и палатки рядом, она просто ходит кругами.
– Ребята!
Ей ответила лишь пичуга. На ветках сверкали капельки влаги. Непроходимая чащоба смыкалась за спиной. Как же ее угораздило? Хотела друзьям сюрприз сделать, собрать ягод, и вот уже полчаса бродит…
– Ау!
Губчатый мох проседал под калошами. Лена убрала со лба челку, прислушалась. Из глубин могучего леса дул ветер, уныло гудел в дуплах. Мрачный монотонный гул перемежался с похоронными стонами выпи. Тревога колыхнулась в душе, как колышется застоявшаяся водица в бочаге. Тайга беспокойно шевелилась, скрипела, множила тени.
«Ну что с тобой? – упрекнула Лена струсившую девчонку. – Испугалась среди бела дня».
Долина заросла хвойником. Кое-где сквозь косматые дебри проступали утесы, темно-зеленые песчаники и глинистые сланцы. Стрелка компаса указывала на горный хребет. Лена двинулась в обратном направлении, к падям, к ручью. Через десять минут будет есть кашу и смеяться…
Бодрости хватило на четверть часа. Сомнения обуяли в чернолесье, где острые сучья норовили расцарапать человека до крови. Лужицы ржаво-желтой воды таили топь. Мохнатый сфагновый мох маскировал ловушки… Стало холодно, колея окончательно канула в болота, в груды истлевшего хвороста.
Вспомнились сказки про заколдованные клады, возле которых путников «водит» кругами и петлями, пока не выбьются из сил.
– Ребята! Где вы?!
Лена осеклась. За частоколом обуглившихся берез и осин она увидела домик. Приземистую постройку из гнилых, обглоданных временем бревен.
«Что у нас здесь?»
Тревога сменилась азартом, тем, что гнал Лену в тайгу, тем, что сгубил стольких странников в этой жуткой чаще.
Лена приблизилась к темному проему. Изба обдала запахом сырой земли. Охваченная любопытством, Лена включила фонарик и переступила трухлявый порог.
Постройка оказалась баней. Вон сенцы с полатями, зелеными от грибка, вон парилка. Каменка развалилась, пол устилали перья тетеревов. На стенах сидели куклы.
Рука Лены дрогнула, луч заметался по белым личикам. За одиноким окошком шуршала тайга. А заброшенная баня кишела куклами. Лена стиснула фонарь. В истлевших платьицах, с грязными измочаленными кудряшками, десятки куколок висели на бревнах – наверное, приколоченные гвоздями. Фарфоровые лица, чумазые, с капризно надутыми губами. Опущенные веки, задубевшие ресницы. В «Детском мире» таких кукол не продавали. Такими куклами играли барские дочки при царях.
Это было так странно, так неправильно, что Лена попятилась к выходу.