Гидра

– Свистун, мля. – Старик плюнул в ручей и посеменил к странному транспортному средству. ГАЗ затарахтел, рванул по простыне прошлогодней листвы и хвойных игл.

Озадаченный Москвин двинулся сквозь подлесок.

Деревенька в речной излучине казалась вымершей. Ни собачьего лая, ни детворы на немощеных улочках. Ставни заперты, магазин закрыт. Не солоно хлебавши, Москвин устремился обратно в тайгу. Мог расположиться удобно у сельского клуба, но пустая деревня отчего-то внушала страх.

Вновь заквакало болото. Над бочагами роилась мошкара.

Он грыз сухари и уходил в тайгу.

К вечеру похолодало по-настоящему. Ветер кидал в лицо мокроту. Зато разогнал комаров. Продрогший и уставший, Москвин спустился в овражек. Поставил палатку на дне. Громыхнуло. Темнеющее небо прочертила молния. Канонада грома превратилась в непрерывное топанье. Москвин заполз в мешок.

Он проснулся в ночи, потер окоченевшие запястья. Хотелось облегчиться. Москвин выкарабкался из спальника, из палатки. Парусину прихватила тонкая корочка льда. Трава белела инеем. Утихла гроза. Небо постепенно серело. Над оврагом скучились люди.

Москвин застыл. Головы утренних гостей достигали верхушек лиственниц. Исполины стояли, опустив руки по швам, и каждая рука была длиной с легковой автомобиль. Плоские морды наклонились к букашке и его микроскопической палатке. Ошеломленный, Москвин подумал о макете пещеры в краеведческом музее, о скульптурах первобытных охотников. Покатые лбы. Челюсти, как ковши экскаваторов. Крошечные глазки. Впрочем, глазные яблоки этих существ были больше футбольных мячей. И великаны не являлись статуями, истуканами, кем-то ради бредовой шутки поставленными в тайге. Они дышали, гигантские груди вздымались, ветер раздувал набедренные повязки из метровых лоскутьев древесной коры.

В парализованном разуме Москвина вспыхнуло: «Одежда… каменные украшения на шеях… значит, интеллект…»

Единственная среди исполинов самка, косматая великанша, согнулась и своей колоссальной лапой сгребла путешественника. Он закричал в пятерне, а она стиснула кулак, осторожно, чтобы не раздавить, но заставить замолчать. И Москвин умолк, лишившись чувств, а чудовищная процессия тронулась, побрела на север мимо пустых деревень и болотных нор, и земля содрогалась под их поступью.

– Ушли, горемыки? – спросила водителя автолавки безносая старуха.

– Ушли, – подтвердил он. – Дрыхнут, наверное, уже.

– Кушанье взяли?

– Взяли! – Утром водитель был у кормушки, пропали привязанные к кольям козы, и сало, и рыба, и мешки соли. Вот только в этом году предки побрезговали, не забрали двухметровую куклу, которую шила для них старуха, кожаную куклу, нашпигованную перьями, ногтями и мхом.

– А игрушечку? – словно прочитав его мысли, спросила женщина. – Игрушечку для деток унесли?

– Унесли, – соврал водитель. Два часа назад он закопал куклу в яме, рядом с горячими еще кишками коз.

– Хорошо, – улыбнулась старуха, – будут крепко спать их детки. Под щеку положат да уснут подо льдом. А нам – осень грибная и ягодная, и зима не злая.

Ощетинившаяся прутьями лавка выехала на тропинку. Водитель курил и выдыхал дым в окно. Он думал о том, что снится предкам в их подземных лежбищах.

– А вы видели таких предков, бабушка Айта?

– Никто их не видел из живых, внучек.

– Расскажите еще. Скоротаем время.

– Про прибаутки расскажу…

…Бабулечка оказалась настоящим сокровищем. На память не жаловалась, четверых, по ее же словам, детей воспитала и троих внуков вынянчила. И в избе чисто, натоплено, пироги вкусные, со щукой. Студенты, Владик и Маша, сидели, приоткрыв рты, положив блокноты на скатерть, слушали цокающий говор. Бабулечка, истосковавшаяся в полупустой деревне, все декламировала: то потешку, то прибаутку. Да такие стишки были хорошие, что Владик не сомневался: дети, их слушавшие, выросли славными, порядочными людьми.

– Козочка Людочка по горох пошла. По горох пошла, кашку натолкла. Цыпкам отдала…

Незамысловатые вирши сочинялись народом по всем правилам: с внутренней рифмой, глаголами в активной форме, преобладанием имен существительных. Синтаксические повторы усиливали эмоциональное воздействие ритма, но бабулечка, отучившаяся в пяти классах, не знала таких мудреных слов. Зато знала, как дитятко развлечь, успокоить как, и Владику самому захотелось стать маленьким, посидеть у бабулечки на коленях, полежать в зыбке.

– Там собаки сидят, нипочем им псарь, у собак у тех Псой Собачич царь…

Студенты обменялись улыбками. Не зря тащились на край земли, за леса, за болота! Постучали в приглянувшуюся дверь, объяснили: полевая практика. А им и пироги, и концерт. Преподаватель, ведущий курс «русское устное поэтическое творчество», будет в восторге.

– Надо – ешь, надо – пей, надо – скачивайся, поворачивайся! – Бабулечка, того не ведая, завершила стишок гипердактилической клаузулой и смутилась: – Притомила я вас, молодежь?

– Что вы! – воскликнула Маша. – Нам это все знаете как пригодится!

Она допила остывший чай и бросила взор за окно. Пока слушали гостеприимную бабулечку, запросто пустившую в дом незнакомцев, успело стемнеть. Сумерки окутали деревню.