Шатаясь, я сделала ещё несколько шагов. Сквозь пелену дождя, на фоне полосы леса, вырисовывалась фигура человека.
— Нужна помощь… — Я прочистила горло и закричала изо всех сил: — Бегите к людям, позовите всех, кого можно! Нужно вытаскивать…
Силуэт приблизился, как-то странно покачиваясь. Колыхнулись полы плаща.
Я смотрела на того, кто стоял передо мной, на пустоту, заменявшую его лицо — и понимала, что вот прямо здесь всё и закончится. Скоро, быстро. Потому что ко мне подошло моё собственное безумие, от которого я всегда бегала — а именно сейчас не имела силы убежать.
«Ладно, — подумала я, — сдаюсь».
И закрыла глаза.
4.
Скрип.
Холодно.
Скрип…
Когда я проснулась, надо мной висело серое небо. Ветер будто продувал тело насквозь, и ни мокрая одежда, ни тем более тоненькая рогожка, в которую кто-то меня укутал, не спасали от него.
Дождя не было.
Скрип…
Кто-то куда-то вёз меня на телеге. Кто? Куда? Зачем?
Неважно…
Стоп. Нет! Важно! Ведь в поезде люди, и я хотела бежать за помощью, но…
Я вспомнила невидимку, и, с трудом приподнявшись на руках, повернула гудящую голову в сторону возницы. Сгорбленная спина, старая соломенная шляпа, из-под которой выбиваются седые волосы… Не похож на мою знакомую галлюцинацию. Но кто это тогда? И куда он меня везёт?
— Простите… — просипела я и тут же хрипло закашлялась.
Старичок обернулся, не выпуская поводьев своей на редкость медлительной лошади.
— Лежи, милая. Скоро уже приедем.
Я хотела спросить, куда и зачем, но вместо этого обессиленно упала обратно на какой-то тючок, который служил мне подушкой. В телеге ещё стояло несколько корзин, но больше ничего не было.
— Тебе повезло, что я сегодня оказался в тех местах, — продолжал возница. — Здесь-то больше селений нет… А мы не пользуемся железной дорогой — дорого, да и тракт недалеко от деревни проходит. Это я только за колосовиками так далеко захожу… Люблю лес, все тропки здесь знаю… Да и Опёнок мой по просеке отлично идёт…
— Что с поездом?.. — спросила я, но сама себя не услышала.
Телегу нещадно трясло на ухабах, небо надо мной качалось. Хотелось повернуться набок, спрятаться от неуютного серого простора над головой — однако сил не было даже на это.
Я снова закрыла глаза. Веки обжигали изнутри.
«Отказалась бы ты от своей затеи, Лягушонок…»
Да. Надо было отказаться. Надо было сразу понять, во что я ввязываюсь и какими могут быть последствия. Вернее, понять-то я понимала, догадывалась — но надо было ещё и признать.
Эриза и Тантар — эти смерти на моей совести. И до конца своих дней мне не избавиться от этой тяжести.
Лучше бы я умерла. Зачем он не позволил мне это сделать? Зачем выкинул меня из поезда?.. Я бы сгорела вместе с ним в пламени этого криворукого убийцы и смялась в лепёшку вместе с паровозом после удара о скалу. Это было бы правильно.
А что делать теперь?..
***
Я то проваливалась в беспамятство, то вновь приходила в себя. Изредка до меня доносились голоса, и я не понимала, снятся мне они, или нет. Какие-то точно снились. Снился голос Эризы — солнечная, живая, девушка рассказывала о том, как они с Тантаром будут жить в Дельсуне. Описывала дом своей мечты, много смеялась. Саму Эризу я не видела…
…Плохо освещённое одинокой масляной лампой помещение было уныло в своей простоте, причём обилие игольчатого кружева не украшало, а только подчёркивало скудость обстановки. Я лежала здесь уже несколько дней, то и дело заходясь в кашле и иногда глотая какой-то суп, которым меня кормила с ложечки незнакомая молчаливая тётка с кислым лицом. Суп иногда сменялся горьким горячим напитком — по всей видимости, настоянным на травах.
— Что случилось с поездом?
Это был первый осмысленный вопрос, который я смогла задать приютившей меня женщине. Но она не отвечала, только продолжала вливать в меня тёплую жижу и иногда перетряхивала подушку.
Однажды я поднялась на постели на ослабевших руках. Окно за ситцевыми занавесками было приоткрыто, и там кто-то пел, на улице. Приглушённо звучала гармонь. Мне захотелось посмотреть на небо, я встала и, слегка пошатываясь, пошла. Но неба оказалось слишком много, оно было похоже на серый океан. Ни дома, ни в Морлио я никогда не видела такой бесконечности. Маленькие деревянные домишки, рассыпанные по берегу безымянной, наполовину заросшей камышом речки, не имели значения здесь. Только небо, и необузданная высокая трава под небом, исполняющая на ветру жутковатый танец, и грозная стена леса в отдалении.
Я услышала шаги и обернулась.
От вида этой женщины мне было как-то не по себе. Я впервые сама ощутила, каково это — когда на тебя молчаливо, изучающе таращатся. Сколько ей лет, сказать было сложно. Могло быть и сорок, и шестьдесят. Волосы убраны под косынку, кожа сухая, в сеточке морщин, глаза зелёные, очень внимательные. И я ещё ни разу не видела, чтобы она улыбалась. Да и разговаривала, в общем, тоже…
— Как вас зовут? — спросила я.
Женщина издала неопределённый звук, будто мяукнула. И голос у неё был тонкий и писклявый, как у котёнка.
— Простите?
— Мавва, — чётче повторила она.