«Гильотина Украины»: нарком Всеволод Балицкий и его судьба

И все-таки, чувствуя ослабление позиций Балицкого и из соображений личной страховки, Купчик составил справку на Якира. Будучи в Москве, он показал ее Леплевскому, не поставив в известность наркомвнудела УССР. После этого позвонил с Лубянки своему заместителю Ю. И. Бржезовскому и приказал доложить Балицкому о справке с компроматом на командующего войсками КВО. Понятно, что такие действия подчиненного вызывали возмущение наркома, который с большим недовольством сказал: «Я вас взял в Особый отдел затем, чтобы вы проводили мою линию работы! Я имел все основания так думать. Я вам дал указания о Якире. А вы, не спросясь, составляете документ, который будет доложен Ежову». Купчик оправдывался тем, «что вопрос о Якире давно назрел и все равно ставить его придется». Нарком предупредил особиста, чтобы тот «впредь без его санкции никаких документов не выпускал»[910].

Когда в начале 1937 г. «особистами» был поставлен вопрос о троцкистском прошлом начальника штаба КВО комдива В. П. Бутырского, командира 17-го стрелкового корпуса В. Э. Гермониуса и военного коменданта Киева полковника И. А. Голубкова, Якир решил действовать через Балицкого. По его просьбе нарком принял Голубкова, после чего приказал Ю. И. Бржезовскому подготовить справку о том, что «ничего троцкистского» в прошлом киевского коменданта нет, поэтому окружная парткомисия оставила И. А. Голубкова в партии [911].

Одним из военных, попавших под подозрение Всеволода Балицкого, был командир Киевской бригады резерва главного командования полковник И. В. Дубинский. На проходившем 20 августа 1936 г. в помещении Киевского оперного театра партийном активе города и области, на котором присутствовали Косиор, Постышев, Любченко, Балицкий, он недостаточно убедительно заклеймил своего друга Д. А. Шмидта. Выступление Дубинского было осуждено как содержавшее «примиренческие взгляды в отношении троцкистско-зиновьевских бандитов» и признано «бесхребетным и небольшевистским»[912].

Дубинский знал лично наркомвнудела УССР и оставил любопытные, хотя и очень субъективные, воспоминания. Позволим себе привести два отрывка из них. Первый эпизод касается собрания киевского гарнизона осенью 1936 г.: «В зал с папкой под мышкой вошел Балицкий. Торопливым шагом проследовал в президиум. Ему дали слово. Балицкий рассказал активу о кознях врагов. Сообщил, что Шмидт и Саблин полностью сознались. Очередь за разоблачением их сообщников. Торжествуя, поведал, что нынче привезли Юрия Коцюбинского. Он назвал большое число членов преступной организации. НКВД уже занялось искоренением подлого гнезда»[913].

Второй эпизод – описание встречи наркома обороны К. Е. Ворошилова спустя несколько недель: «Ворошилова ждали в Киеве. Вышла встречать наркома в пешем строю и наша танковая бригада. “Будьте бдительны! – приказал начальник гарнизона Фесенко (речь идет о заместителе командующего войсками КВО комкоре Д. С. Фесенко. – Прим. авт.). – Может, Шмидт был не один.” Подлинная истерия, терроромания!

Получив участок на улице Ленина я построил бригаду в две линии. Со стороны оперы появился кортеж. В головной машине, рядом с шофером, стоял Ворошилов и приветствовал бойцов. На заднем сиденье находился Балицкий. Напуганный “делом” Шмидта, он, очевидно, решил лично взять на себя охрану наркома. Во второй машине следовали Косиор, Постышев, Любченко.

Общая истерия сказалась и на мне. С трепетом ожидал приближения головной машины. “Чтобы все было тихо, спокойно, чтобы ничего не произошло”, – молил я судьбу. Уже наши танкисты, отвечая наркому, крикнули: “Ура!”. Но тут Балицкий заметив меня на правом фланге бригады, впился в меня пристальным взглядом. Машина шла вперед, а он, медленно поворачивая голову, все смотрел и смотрел на меня. И так с повернутой головой он ехал, пока машина не свернула за угол Крещатика.

Каково было мне? Я решил про себя, что завтра пойду к нему, объяснюсь, спрошу, почему такое недоверие? Потребую очной ставки со Шмидтом» [914].

По нашему мнению, И. В. Дубинский сильно преувеличивает внимание всемогущего наркома внутренних дел к своей персоне. Если бы Балицкий действительно хотел его уничтожить, то уничтожил бы. Но его воспоминания, на наш взгляд, прекрасно передают атмосферу времени.