Он долго обдумывал эту ситуацию, а вернувшись в Киев, заявил Рубинштейну, что скорее всего Лившица перед расстрелом допрашивали о нем, Балицком, и поскольку теперь он «помазан», ему и не позволяют прочитать протоколы. По его мнению, Лившица заставили дать показания на Козельского о том, что он троцкист, «чтобы скомпрометировать украинский аппарат НКВД. Это сделал Ежов исключительно с целью побить Балицкого»[920].
Впрочем, расправа над Лившицем взволновала не только Балицкого. П. М. Рахлис объяснял Н. А. Григоренко: «Вы понимаете, как это плохо. Лившиц там наговорит, а затем оправдывайся, хотя он меня почти не знает». А на вопрос Григоренко, действительно ли Ко зельский был связан с Лившицем, Рахлис ответил: «Попробуй разберись»[921].
Еще одним тревожным сигналом стало восстановление, по инициативе Ежова, в партии бывшего секретаря председателя ГПУ УССР А. М. Когана. Узнав об этом, Балицкий действительно разволновался: «Из этого факта нужно сделать выводы, начинается большая игра»[922]. Вскоре Балицкому припомнили прошлое. Его стали критиковать за то, что, работая в Москве в должности заместителя председателя ОГПУ СССР, он якобы вел неправильную кадровую политику. В действительности связано это было в первую очередь с деятельностью тогдашнего заместителя начальника отдела кадров ОГПУ СССР Н. Л. Рубинштейна, который «разгонял» многих сотрудников центрального аппарата из Москвы[923].
Зачем Ежову понадобилось дискредитировать Балицкого? Однозначно ответить на этот вопрос достаточно трудно. Скорее всего, нарком внутренних дел СССР пытался подчеркнуть свою высокую компетентность и решимость продемонстрировать то, что по-настоящему руководить борьбой с «врагами народа» в стране может лишь он, а наличие огромного количества неразоблаченных «контрреволюционеров, троцкистов, шпионов и диверсантов» стало возможным лишь при полной бездеятельности прежнего руководства НКВД СССР.
Вот почему критиковали не только региональное чекистское руководство. Сокрушительной критике со стороны союзного наркома подвергся его первый заместитель Агранов. По словам Н. Л. Рубинштейна, «Балицкий, вернувшись из Москвы, рассказал мне, что он был в кабинете у Ежова, когда он ругал Агранова за провал оперативной работы. Балицкий воспроизвел эту картину, презрительно отзываясь о Ежове и сопровождая это площадной бранью по его адресу»[924]. Кстати, так о Ежове отзывался не только Балицкий. Например, начальник УНКВД по Саратовской области комиссар госбезопасности 2-го ранга Р. А. Пилляр говорил своему шоферу, что Н. И. Ежову «следует дать по голове за его отношение к старым чекистам» [925].
На февральско-мартовском (1937) Пленуме ЦК ВКП(б) Н. И. Ежов яростно критиковал своего предшественника Г. Г. Ягоду за развал чекистской работы, а говоря о троцкистах, действовавших в самом НКВД, не забыл про Козельского[926]. В резолюции Пленума ЦК ВКП(б) «Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов», принятой 3 марта 1937 г. по докладу наркомвнудела СССР, покойный начальник СПО УГБ НКВД УССР был назван в числе чекистов, которые «систематически информировали участников троцкистской организации об имевшихся в НКВД материалах об антисоветской деятельности последних»[927].
Остановившись на недостатках чекистов в работе, союзный нарком прошелся и по наркомвнуделу УССР: «Вот такие феодальные князьки сидят, которые живут, как хотят, а сюда приезжают как-нибудь отчитаться. И часто такой феодальный князек работал лучше, чем в центральном аппарате. Он сам развертывал работу по-своему, и получалось лучше. Немножко был такой феодализм на Украине». Балицкий обиделся и прервал докладчика: «Но это хорошо, а не плохо», на что Ежов снисходительно ответил: «А вместе работали на Украине неплохо»[928].
Сам же В. А. Балицкий, начал свое выступление на утреннем заседании пленума 3 марта со своеобразного покаяния. Заявив, что, как и все «старые чекисты, слушая обсуждение всех вопросов на пленуме и особенно доклад Н. И. Ежова, безусловно испытывали острое чувство стыда», он сообщил, что арестованные члены «троцкистской группы» бывшего председателя Госплана и заместителя председателя Совнаркома УССР Ю. М. Коцюбинского еще в сентябре 1934 г. давали показания против заместителя наркома тяжелой промышленности СССР Г. Л. Пятакова. Однако «ставить тогда вопрос в отношении Пятакова было трудно. Пятаков занимал, как известно, крупное положение, был членом ЦК. Но уже тогда, если бы наша центральная агентура работала как следует… то мы Пятакова могли бы разоблачить значительно раньше»[929]. Другими словами, если бы в Секретнополитическом отделе ГУГБ НКВД СССР серьезно подошли к нашим сигналам.