«Гильотина Украины»: нарком Всеволод Балицкий и его судьба

Среди присутствовавших на пленуме был и начальник Управления НКВД по Харьковской области С. С. Мазо. Возвращаясь с заседаний в гостиницу «Москва», он рассказывал о ходе событий своим друзьям – Я. В. Письменному, Н. Л. Рубинштейну, а также инспектору при начальнике Управления НКВД по Харьковской области старшему лейтенанту госбезопасности И. Г. Ветлицину-Южному. Последний позже вспоминал, что в этих рассказах «была проявлена особенная растерянность и нервозность по вопросу разоблачения на пленуме настоящих причин самоубийства Козельского. Все волновались, что теперь у Балицкого могут быть неприятности. Письменный и Рубинштейн были недовольны тем, что Балицкого «затирают», что его следовало бы назначить заместителем наркома внутренних дел СССР. Здесь же Мазо сообщил, что Рыкова и Бухарина арестовали. На что кто-то с сарказмом заметил: «Ну, теперь остался один вождь – Сталин» [935].

Вернувшись из Москвы, Балицкий провел в наркомате актив по итогам Пленума ЦК ВКП(б). Однако в своем выступлении «на вредительской работе» Козельского он практически не останавливался. Все же попытки разоблачения покойного начальника Секретно-политического отдела, по словам очевидцев, «прерывались репликами Балицкого»[936]. Тем не менее начальник 3-го (контрразведывательного) отдела УГБ НКВД УССР старший майор госбезопасности Д. М. Соколинский подверг острой критике пышные похороны самоубийцы[937]. Его выступление было крайне нежелательным для наркома и он оценил его «как демагогическое»[938]. Чекисты не сомневались в том, что «Давиду перепадет за это выступление»[939]. Были ли приняты против «демагога» какие-то санкции, неизвестно, однако вскоре его убрали из центрального аппарата.

Соколинский – не единственный из тех, кто не забывал про Козельского. Еще летом 1936 г. начальник СПО УГБ Управления НКВД по Днепропетровской области старший лейтенант госбезопасности Исаак Соколов-Шейнис написал Балицкому о том, что самоубийца был «скрытым троцкистом», но нарком оставил это заявление без внимания. Интересно, что в начале 1937 г. уже на самого И. И. Соколова-Шейниса, пересевшего к тому времени в кресло начальника отделения СПО УГБ НКВД УССР, поступило заявление о его «троцкизме», проявленном в 1923 г. Расследование, которое проводил заместитель секретаря НКВД УССР полковой комиссар Л. И. Стрижевский, не подтвердило эту анонимку[940].

Начальник отделения 4-го отдела УГБ Управления НКВД по Винницкой области старший лейтенант госбезопасности Н. А. Лин подал заявление о том, что по указанию Козельского бывшим начальником отделения Секретно-политического отдела ГПУ УССР И. И. Илюшиным-Эдельманом был уничтожен формуляр на Я. А. Лившица. Н. Л. Рубинштейн допросил по этому поводу старшего лейтенанта госбезопасности Б. Я. Аглицкого и выяснил, что дела-формуляра на Лившица вообще не было [941].

Однако «бдительный» Лин продолжал «топить» своего прежнего начальника и сообщал, что Козельский «замазывал» дела бывшего чекиста И. С. Решала и начальника админоргсектора объединения «Сталь» Б. Ф. Лейбовского, приводя конкретные факты близости многих репрессированных троцкистов к Лившицу[942]. Отметим, что до августа 1934 г. Лин работал уполномоченным 1 отделения СПО УГБ НКВД УССР – подразделения, которое непосредственно «разрабатывало» троцкистов и было в курсе всех дел.

В такой обстановке осторожный С. М. Циклис советовал Балицкому все-таки что-то делать. Например, разрушить памятник Козельскому на кладбище. На что нарком очень сильно возмутился – дескать, начальник Административно-хозяйственного управления просто паникует. Тогда Циклис обратился к З. Б. Кацнельсону с просьбой уговорить Балицкого, но заместитель наркома ответил, что они уже обсуждали этот вопрос и не считают необходимым разрушать памятник[943].

17 марта 1937 г. Балицкий в последний раз выступил на Пленуме ЦК КП(б)У. Разумеется (а как же иначе?!), он коснулся тех ошибок, которые допустил в своей работе НКВД. Среди прочих назвал и такую: «…Несмотря на то, что была разоблачена большая троцкистская организация Коцюбинского, но мы взяли одного Коцюбинского, взяли троцкистов на культурном фронте, а до центров не добрались. К центру в составе Коцюбинского, Логинова, Голубенко мы добрались, как вам известно, значительно позже, значительно опоздали»[944].

Вместе с тем в выступлении была и мысль о перегибах в «разоблачении» врагов: «Иногда, это часто бывает у нас в партийных организациях, есть стремление перестраховаться. Лучше перестраховаться и, черт возьми, какой-то десяток мы выбросим из партии, посадим кого-то, лучше ударить, чем не добить. Это тоже бывает иногда правильно, лучше ударить более крепко, но если мы размахнемся и станем направо и налево бить, у нас могут быть очень большие неприятности, потому что мы сами будем этих врагов делать. Бывает это у нас» [945].