Гильза с личной запиской

– Доктор, скажи. Как на духу – чего день грядущий нам готовит? Хе-хе… Я имею в виду медицину.

– Хорошего мало.

– Ну как же, как же – столько нового оборудования покупают, – аппараты там всякие, механизмы, машины, грелки с каталками…

– Грелки с каталками – это хорошо, только на них надо уметь работать, тямой напрягаться, а для этого нужно иметь два, а то и три высших образования. Первичное – медицинское, потом медицинское углубленное, следом – какое-нибудь по части электроники, далее – по части фармацевтики и рецептов, ну а дальше – еще и еще… С меньшей подготовкой к современному оборудованию лучше не подходить.

– Что, током может ударить?

– Так ударит, что из ноздрей пузыри полезут. Словом, работать на современном оборудовании у нас некому. Понял, Шарабан?

– Верно ныне говорят: умирать не страшно, страшно – болеть.

– Я был в Москве, так видел, каких больных там привозят с инсультами, смотреть страшно… На лице – маска ужаса, из глаз льются слезы, рот смещен к одному уху, один глаз закрыт мертво, второй наоборот, должен вот-вот вывалиться, говорить человек не может, вместо речи – коровье мычание, бульканье, всхлипы. Инсульт есть инсульт, хуже инсульта ничего, по-моему, нет. Так вот, подключают парализованное тело к аппарату, начинают вводить в вены раствор. За сорок минут происходит преображение. Восстанавливается речь, глаза возвращаются на свое место, и парализованный получеловек вновь обращается в человека. Нигде такого не видел, а вот в Москве, в Боткинской больнице, видел. Вот там, Шарабан, работают спецы подготовленные, там – столица, у нас же такие специалисты не будут подготовлены никогда. Лет через двадцать пять – тридцать они, возможно, и появятся, но это будет уже без нас…

Жигунов сгреб лицо в ладонь, смял, потряс головой:

– А жаль!

Хорошо они тогда позавтракали, душевно, – такие столы и беседы такие запоминаются надолго.

– Ты, доктор, почаще угощай нас своим толстолобиком, – заявил Шарабан. – Это пожелание – от всего коллектива.

Агафоновские мюриды объявились посреди белого дня, упакованные в теплые светло-черные комбинезоны, которые обычно носят зимой дорожные рабочие, напористые, громоздкие, – один агафоновец мог накрыть собою сразу несколько никаноровцев, – громкоголосые, похожие на роботов.

Руководил ими бритоголовый здоровяк с квадратным лицом и белесым шрамом на переносице – следом кастета, приехавшие называли его Лютым.

Бригада, приехавшая с Лютым, едва втиснулась в два гусеничных вездехода, – толстокожие, плотные были ребята, предприниматель Агафонов кормил их, как на убой. Выбравшись из кабины, Лютый выпрямился на гусенице, будто вождь, собравшийся призвать свое племя к свершению революции, вытащил из кармана сложенную вчетверо бумагу. Важно пожевав губами, встряхнул ее в руке.

– Вот распоряжение, подписанное властями о том, чтобы вы, деды, освободили это село и отправились по домам, – громко прокричал он Микулину, выглянувшему на крыльцо узнать, что за гости к ним пожаловали?

– Это с какого же такого поноса? – хмыкнул в ответ Микулин. – У нас с желудками все в порядке. Даже справки можем показать.

– Справками вы подотритесь, чтобы не пахло! – рявкнул в ответ Лютый. – На сборы даем три часа. Ночевать будете в другом месте.

– Неужто предоставишь нам гостиницу пять звезд?

– Предоставлю. И еще добавлю. Вместе с шестой звездочкой.

– Щедрый, однако, – Микулин не выдержал, хмыкнул иронично.

Дверь за его спиной отворилась, и на крыльце показался Анисимов с «мавериком» в руках, поинтересовался спокойным тоном, будто никаких наездов не происходило:

– Боевые действия еще не начались?

На лице Лютого заиграли желваки.

– Вы чего, мухоморы червивые, войны захотели?

– Мухоморы червивыми не бывают, – прежним спокойным тоном проговорил Анисимов, – черви в них не заводятся. Так что, любезный, не по адресу швыряете стрелы. – Положил руку на микулинское плечо, спросил пренебрежительно: – Чего им надо?

– Да уж явно не шоколада, – произнес Микулин в рифму, но доктор не заметил, что у старшего на старости лет появились поэтические наклонности.

– Тогда чего? – спросил он.

– Чтобы мы в течение трех часов уложили свои портки и парадные туфли в вещевые мешки и умотали отсюда на все четыре стороны. А, может быть, даже на пять сторон.

Когда Микулин начинал волноваться, то становился многословным, – качество, конечно, хорошее, особенно, если за всякое толковое слово выплачивают гонорар, но не в такой ситуации, как сейчас.

– Дураки вы, грибы недожаренные, – просипел, озлобляясь, предводитель нежданных гостей, – сейчас поотрываем вам ноги и все остальное, чтоб не размножались.

– А нам размножаться уже не надо, – не смущаясь, не пасуя перед напором Лютого, хмыкнул Анисимов, – мы свое дело сделали, у всех нас есть дети… Даже внуки есть, милейший.

– Мухоморы, вы что, совсем очумели? – Лютый, пытаясь погасить в себе злость, покрутил головой резко. – Безбашенные стали. Через три часа мы вернемся. Если хоть кого-то из вас увидим здесь, обижаться будете на самих себя, понятно? Сгребем вместе с домами и отправим в Амур.