Гимн шпане

Пустынную равнину постепенно окутывала ночь, и, если бы не мерцающее вдалеке пламя костра, могло показаться, что жизнь покинула эти унылые края. С окрестных гор медленно спускались сумерки, и иссушающая, удушливая дневная жара нехотя отступала под натиском вечерней прохлады. Над разгоревшимся пламенем склонилась женщина.

— Думаешь, он появится?

Немного в стороне, у зарослей кустарника, защищавшего от порывов ветра, был виден силуэт мужчины, сидевшего в странной позе с поднятой вверх рукой.

— Я не думаю, я знаю. Он будет здесь.

Отвязав миску, прикрепленную к поясу, старуха поставила на огонь веду. Не обращая внимания на клубы дыма, мужчина, казалось, погрузился в созерцание горизонта. Женщина бросила в кипящую воду щепотку какого-то порошка землистого цвета и, отпив половину, протянула миску аскету.

— Нам пора. Идем.

И необычная пара двинулась в путь. Старуха несла за плечами узел, а ее спутник шел, все также воздев руку к небесам, словно в проклятии, лунный свет нимбом окружал его спутанные волосы.

Лишь на рассвете они достигли подступов к городу. Ворота еще были, закрыты, и им пришлось ждать вместе с другими людьми, что толпились у городских стен. И важные торговцы в богатых одеждах, и нищие в лохмотьях — все расступались перед отшельником, и почтительный ропот сопровождал его. Старуха, ничуть не утомленная долгой ходьбой, стояла, глядя на подъемный мост. Наконец раздались звуки рога, возвещавшие начало нового дня, и пестрая крикливая толпа хлынула в городские предместья.

Ловко петляя в лабиринте улочек, женщина вышла к маленькому домику, расположенному неподалеку от квартала священнослужителей. Высоко над крышами, бросая вызов небесам, возносились шпили новой веры. Ставни домика были затворены; чтобы войти, мужчине пришлось всем телом навалиться на ржавые дверные петли. Помещение состояло из двух комнат с глинобитным полом, совершенно пустых, не считая тюфяка да печи. Заперев дверь изнутри, старуха улеглась и, попросив своего спутника разбудить ее за два часа до конца дня, погрузилась в сон.

Он с минуту глядел на ее худое, морщинистое, озабоченное лицо и, когда дыхание спящей стало равномерным, выскользнул на улицу.