Гимн шпане

Кольт исчез в кобуре, я честно старался все продумать и, прежде чем открыть, напялил свитер, чтобы, не дай бог, никого не шокировать, я вам не лох с Дикого Запада, но, отодвигая щеколду, подумал: блин, это же ловушка, там за дверью вовсе не Жан-Клод, а какой-то другой, незнакомый человек, однако передо стоял именно он, а второй мужик поднял руки в примирительном жесте — спокойно, Гастон, мы пришли поговорить; Жан-Клод сказал: прошу любить и жаловать, Клод, кузен Марианны, я тебе о нем рассказывал. Я слегка наклонил голову, как бы не очень понимая, что им нужно, а я действительно не понимал, какого хрена они забыли у меня в доме, но не успел я открыть рот, чтобы дать им от ворот поворот, как они уже были внутри, Жан-Клод уселся на стул, а его приятель на подлокотник кресла, подобная бесцеремонность лишила меня дара речи.

— Гастон, — начал Жан-Клод, — цель нашего внезапного визита нельзя назвать ни легкой, ни приятной.

Загадочный родственник Марианны глядел по сторонам, словно пораженный роскошью обстановки.

— Валяйте.

Имея дело с подобными невежами, не стоило особенно церемониться. Жан-Клод прокашлялся.

— Гастон, мы знаем, что у тебя есть оружие.

Еле коз отвадил, как принесло козлов, какого черта, я у себя дома, ну что я им такого сделал?

— Гастон, прошу вас, отдайте нам пистолет, — с этими словами кузен подошел ближе.

— Я понимаю твою позицию, — снова вступил Жан-Клод, — ты стал жертвой нападения и считаешь, что имеешь право на самозащиту, но, думаю, ты рискуешь совершить непоправимую ошибку.

Поскольку на мне был свитер, они не могли знать, со мной пушка или нет.

— Эй, эй, — произнес я в последней попытке сохранить приличия, — давайте обсудим это дело завтра; а то уже поздно и вообще…

Но кузен не дал мне договорить: нет, Гастон, надо решить вопрос немедленно.

У меня страшно пересохло в горле, я пошел на кухню налить еще стакан воды, эти два придурка поперлись за мной, нет уж, пусть проваливают, только я собрался сказать, ну все, ребята, пошутили, и будет, как взглянул на стол и увидел , что он по-прежнему завален деньгами, словно пещера Али-Бабы в момент дележа, у обоих родственничков были одинаковые мины, челюсть отвисла, а выражение такое, будто они наконец с ужасом осознали, что их вежливый обаятельный молодой сосед — не кто иной, как мерзкий Дракула, о котором на той неделе писали все газеты, теперь им стало ясно как день: полицейские правы, я действительно волк в овечьей шкуре, а у них под носом процветает наркотрафик. Жан-Клод уже предусмотрительно навострил лыжи к выходу, но его родственник, видимо, во что бы то ни стало решив доказать, что он настоящий мужик и не отступит даже в такой стремной ситуации, подошел ближе и еще раз потребовал отдать пистолет. Тут меня как осенило, — да это же терапевт из Трэ-Дуниона, спец по лечению закоренелых наркоманов, к которому хотели направить Жиля, я как-то сразу не сообразил. Дальнейшее произошло в мгновение ока. Я поставил стакан и очень спокойно сказал: будьте добры, покиньте мой дом, у меня голова раскалывается, но этот кретин все стоял с протянутой рукой, не сводя с меня глаз, я аж затрясся от ярости, хватанул с мойки полупустую бутылку вина, грохнул о край плиты, резко оттолкнул кухонный стол, «Божоле» оросило стену, банкноты разлетелись по кухне, словно бабочки, быстрее, заорал Жан-Клод, бежим отсюда, но было слишком поздно, я схватил кретина за шкирку и трясущейся рукой поднес «розочку» почти к его роже, точнее, повыше груди, я не собирался его резать, нет, только прохрипел: если еще раз ко мне сунешься, я тебя пришью, терапевт был в таком ужасе, что мог лишь лепетать «хо… хо...», полагаю, он хотел сказать «хорошо», я влепил ему пощечину и собирался в завершение раута вышвырнуть на улицу, но тут Жан-Клод крикнул: скажи, скажи ему, что мы уходим! На верху лестницы стояла Мари-Пьер, практически голая, не считая какой-то тряпицы, ошеломленно глядя на нас, кузен тоже ее увидел, думаю, чего он никак не ожидал, так это появления моей обнаженной подельницы посреди этого хаоса, после минутного ступора он вырвался из моих рук и бросился к выходу, за ним сломя голову несся Жан-Клод. Я был настолько вне себя, что выхватил пушку и всадил пулю в дверной косяк, — мразь, слизняк, только покажись еще раз, и тебе конец.

— Ты идиот, Гастон, — заорала Мари-Пьер, — ты свихнулся, тебе лечиться надо!

Но она могла орать, что угодно, отныне мне было наплевать — да пошло оно все; ага, крикнул я, на досуге подумаю об этом. Я сгреб деньги в кучу на плиточном полу кухни, — некоторые купюры пропитались вином, — и бросился прочь; Мари-Пьер по-прежнему стояла голышом на ступенях лестницы — пусть подавится своей новой работой и прелестными соседками! Я был сыт по горло, когда-нибудь это должно было закончиться.

Часть первая

Угрюмый ключ стихает и растет

В Стигийское болото, ниспадая

К подножью серокаменных высот.

Данте. «Божественная комедия» [61]

10