Ширер еще раз безуспешно попытался добиться возможности провести радиовещание из Вены, а потом принял-таки совет Мерроу и улетел в Лондон. Это оказалось непросто. Когда ночь сменилась утром, он направился в аэропорт и увидел по дороге множество нацистских флагов над домами. «Откуда у них столько и так быстро?» – задумался он. В аэропорту все билеты до Лондона были раскуплены. «Я предлагал нескольким пассажирам огромные суммы, чтобы перекупить их билет. Большинство из них оказались евреями, так что не могу предъявлять им претензии за отказ», – писал Ширер. Но ему удалось взять билет в Берлин. Оттуда он уже пересел на рейс в Лондон, где и сумел наконец выйти в эфир.
– Когда я в девять утра улетал из Вены, она была похожа на любой другой немецкий город при рейхе, – сказал он по радио своим слушателям, описав развешанные на балконах нацистские флаги и людей на улицах, отдающих нацистское приветствие и восклицающих: «Хайль Гитлер!». – Когда три часа спустя я прибыл в Берлин, то еле поверил, что это уже другая страна, – продолжал он.
Трансформация Австрии свершилась. Что до Ширера, он более чем когда-либо был убежден, что Гитлер только начинает свой завоевательный поход – и что внешнему миру пора очнуться перед лицом этой опасности.
Но такие взгляды на тот момент далеко не были типичными. Другие американцы приходили к совершенно иным выводам. Бывший президент Герберт Гувер побывал в Европе в феврале 1936 г. После посещения нескольких стран – Франции, Бельгии, Швейцарии и Чехословакии – он добрался до Германии. Он собирался подкрепить свою официальную позицию по ключевым международным вопросам. Особенно он хотел подчеркнуть, что, по его мнению, Соединенным Штатам надо избегать «лишних осложнений» с другими странами.
В Берлине посол США Хью Уилсон сообщил Гуверу, что Гитлер хочет с ним встретиться. Поначалу Гувер засомневался, пояснив, что он путешествует как частное лицо. Кроме того, по словам друга Гувера Сэмюэля Аренца, тот говорил Вильсону, что, по его мнению, «Гитлер – лишь лицо целой группы людей с мозгами, которые и руководят нацистской партией и всеми её делами». Но Уилсон настаивал, чтобы тот пересмотрел это мнение, особенно в свете того, что сам он увидеться с Гитлером не может. Гувер наконец сдался.
Гитлер принял американского гостя в рейхсканцелярии 8 марта, на нем в тот день был жилет цвета хаки со свастикой. В процессе разговора Гувер сделал вывод, что Гитлер прекрасно разбирается в таких вопросах, как жилищное строительство, курсы иностранных валют и международная торговля. Но, по рассказу Арренца, несколько простых слов с гарантией выводили Гитлера из себя: «он мог вскочить и разразиться непрерывной, буйной, совершенно безумной речью». Этими словами были «евреи», «коммунисты» и «демократия».
В некий момент Гувер, по его собственным рассказам, прервал Гитлера и заявил:
– Довольно. Я не заинтересован выслушивать ваше мнение.
Аренцу Гувер сказал так:
– Если бы Гитлер оказался перед американским судом присяжных, его бы без вопросов объявили невменяемым.
Тем не менее ни Гувер, ни Гитлер, судя по всему, не оскорбились серьезно в результате этого разговора, а американец изменил свое мнение о германском лидере. Больше он не считал его марионеткой в чужих руках: он признал Гитлера вполне самостоятельной силой.
На следующий день у Гувера был ужин с Герингом в «охотничьем домике» последнего: роскошном комплексе со множеством гобеленов, картин и скульптур, находившемся к востоку от Берлина. Американца встретили шестнадцать трубачей в эффектных костюмах, а в центре стола для ланча стоял женский бюст в натуральную величину.
– Да, из чистого золота. Это моя первая жена, – прокомментировал Геринг.
Зная, что Гувер когда-то начинал горным инженером, хозяин дома попросил его рассказать о российских рудных богатствах. Американец очень оптимистично о них отозвался, а впоследствии пояснил Аренцу, что предпочел бы, чтобы немцы в случае военной агрессии в будущем пошли на восток, а не на запад.
После Германии Гувер продолжил свое путешествие по Европе, побывав в Польше, Латвии, Эстонии, Финляндии и Швеции. Во время последней остановки перед возвращением в Англию он пообщался с журналистами. Признав, что «существует множество угроз общему миру», он заявил, что не верит «в возможность масштабной войны в ближайшем будущем». Позже, в Нью-Йорке, он изложил свою точку зрения в целом во время речи для