Тем не менее Додд продолжал делать все, что мог, чтобы Германия как-то притормозила с репрессиями, сохранив толику свободы и достоинства. Когда ему предложили выступить 19 ноября на немецко-американской церковной конференции, приуроченной ко Дню Мартина Лютера, посол стал в своей речи говорить о жене Лютера, «как я бы говорил американской аудитории», – отмечал он с заметной гордостью. Аудитория его на две трети из немцев, на треть – из американцев, и все они аплодировали ему с энтузиазмом. «Я видел, как немцам нравится, что я говорю открыто то, что они сами боятся говорить даже в частном порядке, особенно о личной свободе и свободе вероисповедания», – написал он в заключение. У Додда не было иллюзий касательно намерений Гитлера. В начале декабря его британский коллега сэр Эрик Фиппс, также работавший в Берлине, заглянул к нему домой и сообщил, что Гитлер возобновил давнее предложение обсудить договор о разоружении с Францией. Согласно нему, Германия будет иметь право держать армию в триста тысяч человек, с артиллерией и «оборонительной авиацией». «Теперь Гитлер был готов включить в договоренность еще и обязательство в течение десяти лет не вступать в войну и соглашался на присутствие международных наблюдателей над состоянием вооружений Германии и её 2,5 миллиона штурмовиков и эсэсовцев. Додд пообещал передать пересказ этого предложения в Вашингтон и оптимистично заметил в своем дневнике: «Это похоже на настоящий шаг к разоружению».
Но если посол и лелеял надежду, что Гитлер окажется разумнее, чем можно подумать по его риторике и программе, то он все же не чувствовал себя уютно в его присутствии – и отлично замечал, что и германскому лидеру рядом с ним неспокойно. 1 января 1934 г. в президентском дворце в Берлине собрался дипломатический корпус, чтобы поздравить восьмидесятишестилетнего президента фон Гинденбурга. Когда явился Гитлер, они с Доддом поздравили друг друга с Новым годом. Затем, пытаясь найти нейтральную тему для беседы, американец сказал, что недавно провел прекрасные несколько дней в Мюнхене, где отдыхал на каникулах и Гитлер. Додд упомянул, что встречался с «прекрасным немецким историком» – профессором Майером, с которым когда-то вместе учился в Лейпциге. Когда по Гитлеру стало понятно, что он понятия не имеет, кто такой Майер, Додд упомянул еще несколько ученых из Мюнхенского университета. Но Гитлер снова, судя по всему, просто не узнал ни одного имени. «Было полное впечатление, что он никогда не пересекался с людьми, которых я знал и уважал».
«Я испугался, что он решит, что я пытаюсь поставить его в неловкое положение, – писал в своем дневнике Додд. – Я не пытался. Но времена были настолько сложные, что мы не могли затронуть ни одной дипломатической или политической темы». Ганфштенгль, который очень старался поддерживать контакт и с послом, и с его дочерью Мартой, впоследствии отмечал, что для неловкости между канцлером и американским послом была еще одна причина. «
Идея, что более богатый и эффектный посол мог бы «конкурировать» с нацистами – довольно странный, мягко выражаясь, аргумент, больше говорящий о Ганфштенгле, чем о Додде. Путци все еще тщеславно колесил по городу в роли гитлеровского пропагандиста, а Додд пытался упираться, останавливая надвигающийся нацизм, – пусть даже его усилия и оказались тщетными.
В первый год правления Гитлера нашелся как минимум один приезжий американец, который быстро сориентировался в происходящем и решил всерьез предостеречь нацистов. Его звали Шервуд Эдди, он был протестантским миссионером и национальным секретарем Христианской молодежной ассоциации. Он путешествовал и проповедовал в Азии, России и Германии, написав несколько книг о своем опыте и воззрениях. Общество Карла Шурца (названное в честь немецко-американского политика и журналиста, ставшего генералом в союзной армии во время Гражданской войны, а потом ставший первым американцем немецкого происхождения, избранным в Сенат) в июле 1933 г. устраивало Американский семинар, и Эдди был главой делегации гостей. Как он сообщил устраивавшим мероприятие, это на самом деле был его двенадцатый визит в Германию.