Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов

Многие американские атлеты, белые и черные, почти или совсем не предавались подобным размышлениям. Они приехали соревноваться – и неплохо провести время, так же как и зрители. Как минимум в одном случае это привело к немецко-американской личной драме, которая стала почти такой же публичной, как забеги на стадионе.

Лени Рифеншталь, ставшая любимым кинорежиссером Гитлера, уже увековечившая нюрнбергские нацистские торжества в своем «Триумфе воли», занималась съемками состязаний для своей второй крупной работы, «Олимпии».

Фромм явно терпеть не могла молодую и гламурную бывшую актрису, теперь – кинорежиссера. «В своих серых фланелевых слаксах и шапочке на манер жокейской она вертелась и мешалась абсолютно везде, – писала в своем дневнике еврейская корреспондентка. – То и дело она оказывается сидящей рядом со своим фюрером, с обложечной улыбкой на лице и ореолом архиважности над головой».

Но вовсе не из-за нацистского лидера Рифеншталь в конце концов потеряла голову, а из-за американского победителя в десятиборье Гленна Морриса. На второй день состязаний по десятиборью Губер представил Рифеншталь Моррису – тот лежал на траве с полотенцем на голове и отдыхал. «Когда Губер представил мне Морриса и мы посмотрели друг на друга, у нас обоих словно сердце замерло, – писала потом режиссер в своей автобиографии, впадая в стилистику сентиментального романа. – Это был невероятный момент, не похожий ни на что иное в моей жизни. Я попыталась придушить поднимавшиеся во мне чувства…»

Когда Моррис выиграл соревнования, побив мировой рекорд, то на церемонии награждения он стоял на пьедестале рядом с двумя другими американцами. Рифеншталь смотрела, но не могла снять эту сцену, потому что становилось уже слишком темно. Когда Моррис сошел с пьедестала, то направился прямо к Рифеншталь. В этом месте в её мемуарах сентиментальный роман стремительно превращается в дамский эротический. «Я протянула ладонь, чтобы поздравить его, но он подхватил меня обеими руками, сорвав с меня блузку, и стал целовать мои груди, прямо посреди стадиона, на глазах у сотни тысяч зрителей. «Безумец, подумала я, – писала Рифеншталь. – Но его дикий взгляд был незабываем…»

Рифеншталь утверждала, что старалась избегать Морриса после этого инцидента, но в результате вновь столкнулась с ним на прыжках с шестом. «Мы не справлялись со своими чувствами, – писала она, рассказывая, как быстро они стали любовниками прямо во время Олимпийских игр, посреди съемок». – «Я совершенно потеряла голову», – признавалась она, в своем воображении уже готовая выйти за него замуж.

Когда Моррис отправился праздновать свой триумф в Нью-Йорк, осыпаемый поздравительными телеграммами, Рифеншталь впала в уныние. Позже она узнала, что он помолвлен с американской учительницей. Спортсмен продолжал писать Рифеншталь письма, и она все еще верила, что любит его. Хотя в конце концов она решилась разорвать отношения, она отослала Моррису отдельные кадры с ним, снятые в Берлине во время соревнований, и кадры эти помогли ему получить в Голливуде роль Тарзана. В дальнейшем она узнала, что в 1940 г. он развелся, а в 1974-м умер от злоупотребления алкоголем и наркотиками.

Рассказывая в своих мемуарах о «его печальной судьбе», Рифеншталь намекает, что Моррису было бы лучше, если бы он с ней остался. Пока шла пышная Олимпиада, кинорежиссер Гитлера фантазировала о совершенно иной жизни с американцем, которому было совершенно все равно, на какое политическое движение она работала.

Трумэн Смит, бывший первым американским чиновником, встречавшимся с Гитлером, вернулся в Берлин в 1935 г. – во второй раз уже в роли старшего военного атташе. Лишь пару лет спустя он во второй раз смог поговорить с Гитлером, хотя видел его неоднократно, в том числе во время Олимпиады. Во время официального мероприятия в рейхсканцелярии Смит дождался своей очереди быть представленным и пожал руку Гитлеру. Он уже собирался уступать место следующему, но Гитлер удержал его за рукав.

– Не встречались ли мы раньше? – спросил он.

– Да, господин канцлер, в Мюнхене в 1922 г., – удивленно ответил атташе.

– Ах да, вы познакомили меня с Ганфштенглем, – вспомнил Гитлер.

По этому эпизоду хорошо видно, что германский лидер, как и многие умелые политики, обладал прекрасной памятью на лица и важные события в своей жизни, даже если с тех пор прошло много времени.

Вернувшись в Берлин, Трумэн со своей женой Кэй были сразу же потрясены переменами, произошедшими с 1920-х гг. «Берлин, такой знакомый, – писала Кэй в своих неопубликованных мемуарах. – Тот же самый – и все же не тот. Улицы и здания остались теми же, что я помнила. Но теперь вокруг не было обветшавших фасадов и сломанных заграждений. Все чистое, покрашенное… Это было как во сне – место знакомое, но изменившееся. Люди в толпе хорошо одеты, они выглядят хорошо питающимися и энергичными». Безо всякой иронии она добавляла: «Берлин стал в это время очень безопасным городом: всех алкоголиков, бродяг, гомосексуалистов и прочих отправили в концентрационные лагеря».