Остался я у Гаврилы Демидыча побалакать, поскольку больных в ту пору не было у него. И начал с того, что мысленно извинился и даже покаялся перед дочерью своей Аграфеной, поскольку предстояло мне на неё напраслину возвести. С благой, правда, целью. А домой возвернусь - объясню всё, как есть, может, поймёт и освободит меня от заочного покаяния.
Ещё мысленно перекрестился - въявь было бы подозрительно, а фельдшер у нас человек умный.
- Гаврила Демидыч, - величаю его, - йод йодом, бинт - бинтом, а зашёл я к вам негласно, чтобы посоветоваться насчёт дочери своей. Очень она меня в последнее время тревожит и даже беспокоит.
- А что с ней такое? - заинтересовался добряк. - Она сейчас дома? Может, пойдём, и я её на месте осмотрю?
- Ни в коем разе! - предостерегаю. - Сперва я вам опишу её выходки... то есть, эти, как по-вашему... симптомы. С головой у неё нелады, поэтому надо потихоньку, понезаметнее. Понимаете?
- Ну-ну...
- Так вот, стал я за ней замечать неладное. Сидим мы в избе, всяк своим делом занимается, худых слов друг дружке не говорим. И вдруг я вижу, что в дочкиных глазах огонь дьявольский запылал, великая злость непонятно к кому возникла, тело напружилось, вот-вот на кого-то кинется. Я в таких случаях ухожу от греха подальше, или даже наружу. Негоду отцу от родной дочери бегать, но если остаться, то, может, и лупцевать придётся. В порядке самообороны.
- Так, так...
- Но вот что загадочно. Возвращаюсь я через короткое время... если честно, Гаврила Демидыч, за чернильницу свою тревожусь. Начни девка дома погром, в первую голову чернильницей станет кидаться. Мы с вами оба были мальчиками, и эту механику знаем.
- Были, а то как же...
- Так вот - никакого погрома. Ну, абсолютно ни следочка. Наоборот. Аграфена дружелюбна и мила, если мать дома, то ей помогает, уважением родителям оказывает. И не подумаешь, что только что кинуться хотела, аки бешеная. Как вот так может быть?
- Кхм, гм-м, э-э...
Гаврила Демидыч стал теребить бородку и чесать в затылке, и я ещё успел сказать: