Главная роль

Максим молча кивнул, он этого и ожидал. Бросить в могилу записку не сумели, да и сейчас никакого знака Корнелии не подадут. Если она не слышала Сервию… Но тут уже ничего не поделать.

Один из жрецов вскинул вверх руки. Тотчас на пустыре воцарилась тишина. Ветер доносил до Максима отдельные слова. «Молитва? Приговор?»

— …Великого Рима… Священный огонь… Амата Корнелия… Осквернила прелюбодеянием… Уличена…

Максим не выдержал:

— Врет, как газетчик!

— Кто это? — спросил Тит Вибий.

— А-а… Один нерадивый раб. «Газетчиком» звали. Слова правды не говорил.

— Приказали распять? — заинтересовался римлянин.

Максим вздохнул:

— Напротив. Платили щедро.

Тит Вибий понимающе хмыкнул.

У Марцелла вырвалось хриплое восклицание. Ликторы развязали ремни и откинули покрывало. Весталка приподнялась. Зрители подались вперед. Солдаты с трудом сдерживали напор толпы.

Вероятно, у Корнелии затекли руки и ноги. Она сидела, растирая запястья. Затем поднялась. Покачнулась, но устояла. Максим кинулся к Марцеллу, всей тяжестью прижал к камням. Бестиарий схватил хозяина за руки.

Весталка сделала шаг к могиле. Жрецы запели погребальный гимн. Один из могильщиков опустил в склеп деревянную лестницу. Второй протянул руку, чтобы помочь весталке сойти на ступеньку. Амата Корнелия отпрянула. Не от страха — из гордости. Никто не смел прикоснуться к ее непорочному телу.

Корнелия сошла на первую ступеньку и остановилась. Медленно обвела глазами толпу. Максим понимал, кого весталка искала взглядом. Понимал и Марцелл, рванулся. Бестиарий с Максимом держали крепко.

Весталка шагнула на вторую ступень. Край ее длинного одеяния зацепился за что-то, могильщик нагнулся — отцепить. И снова весталка коротким возгласом отвергла помощь. Сама освободила подол. Спустилась в могилу.

Лестницу подняли. Максим лихорадочно пытался пересчитать ступени, прикинуть длину. Лестница была больше человеческого роста.

Четверо мускулистых рабов, надрываясь, задвинули плиту. Снова зазвучал священный гимн. На плиту посыпались комья земли. Могильщики проворно орудовали лопатами.

Песнопение смолкло. Над плитой высился небольшой холм. Максим отер пот со лба. «Не курган. Обычная могила».

Жрец-понтифик простер руки. Донеслось:

— …Место… забыто навсегда…

И снова наступила тишина. Ничего не происходило. Казалось, оцепенели все: горожане, солдаты, жрецы. Максим невольно разжал руки, отпуская Марцелла.

«Уйдут ли солдаты?!»

Преторианцы, сопровождавшие весталку, выстроились и направились к дороге. За ними — понтифики, ликторы, рабы. Спустя минуту Максим увидел, что снимают оцепление. Он сел на камни. Только теперь почувствовал, что саднит скулу, наливается болью плечо. Вероятно, досталось в давке, он и не заметил. Сухой язык царапал небо, смертельно хотелось пить.

Максим снова поднялся. Посмотрел на остальных. Вибий с Гефестом были бледны, но глядели бодро. Сервия сидела, покачиваясь из стороны в сторону, точно от нестерпимой боли. Марцелл обхватил руками голову.

— Будешь задыхаться вместе с ней — не поможешь, — сказал Максим.

— Она… там… — выдавил Марцелл.

— Она спасала тебя с большим мужеством, — отрезал Максим.

Эти слова заставили сенатора опомниться. Он огляделся вокруг и сжал кулаки: зрители расходились слишком медленно. Многие пересекали пустырь, как бы прощаясь с весталкой, но приближаться к могиле никто не осмеливался. Несколько женщин, стоя в отдалении, плакали. «Есть ли у весталки родня?» Максим от всей души надеялся, что нет; что только Сервия с Марцеллом сходят с ума от отчаяния.

Сенатор поглядывал на солнце, точно пытаясь всей силой, всей волей заставить его быстрее опуститься. Отворачиваясь от розовеющего диска, устремлял тяжелый взгляд на людей, бродивших по пустырю. Особенную ярость у него вызывала компания, устроившаяся перекусить у самой дороги. Оттуда доносились нестройные возгласы.

Максим тоже раза два глянул на весельчаков. Компания насчитывала человек пятнадцать. «Как их разогнать? Только потасовки не хватало». Впрочем, он надеялся, что к ночи все возвратятся в город. Даже пьяницы не станут дожидаться, пока запрут ворота.

Он принялся изучать пустырь. Хотел предусмотреть любую случайность.

«Поле нечестивых» заросло сухой, чахлой травой. Повсюду виднелись небольшие холмики. «Могилы казненных?.. Учесть — в темноте не сломать ноги».

Ряд кипарисов и пирамидальных тополей отгораживал пустырь от дороги. Между деревьями пышно разросся лавр и еще какой-то кустарник. Максим не знал названия. «Хорошо. Укроют от случайных взглядов».

За дорогой виднелись убогие домишки. «Кажется, необитаемые. Или там собирается всякий сброд. Похоже, место недоброе. Тем лучше. Меньше гуляк объявится ночью. А те, что бродят здесь, стражу не позовут».

С противоположной стороны «Поле нечестивых» ограждал овраг, за оврагом тянулась полуразрушенная стена старого кладбища. «И отсюда никто не пожалует».

Солнце снижалось. Тени вытянулись, повеяло прохладой. Все большие группы горожан выходили на дорогу, возвращались к Коллинским воротам. Пьяницы удалились одними из последних, невнятное пение (скорее мычание) смолкло в отдалении.