Главная роль

«Лукулл»… Максим напрасно напрягал память, ничего, кроме выражения «Лукулловы пиры», припомнить не мог. Кажется, Лукулл Был не только великий гурман, но и великий полководец. «И великий эстет», — прибавил Максим, осмотревшись по сторонам.

Аллея вилась по склону холма. Меж бронзовых стволов пиний белели статуи. В искусственных водопадах струи воды, звеня, дробились о камни. Над ручьями склонялись ивы. Солнечные лучи, проникая сквозь листву олив, образовывали на земле причудливые узоры.

Выйдя за ограду, Тит Вибий остановился и указал Максиму на черепичную крышу, видневшуюся меж верхушками каштанов. По еле заметной тропе они спустились к дому.

— Красиво, — сказал Максим.

— Слишком тихо, — пожаловался Тит Вибий.

Максим засмеялся. Да, в городе тишины не бывает, на Авентине — и подавно. Шорох шагов, болтовня прохожих, выкрики торговцев, смех играющих детей и вопли учеников, которых секут розгами, вой толпы, упоенной очередным кровавым зрелищем в Большом цирке, — обычные дневные звуки.

Ночью — цокают копыта, грохочут повозки, раздается брань погонщиков, слышны пьяные вопли, визг и смех.

…Тихо шелестела листва каштанов над головой, да откуда-то издалека ветер доносил блеяние овец.

— Да, — согласился Максим, — здесь бы тебе не удалось заснуть и на минуту.

Тит Вибий серьезно кивнул.

Дом стоял вдали от дороги. Он был значительно меньше особняка сенатора Марцелла: небольшой атрий, четыре колонны поддерживают свод, мелкий бассейн для дождевой воды, на стенах простые росписи — цветочные вазы, соединенные орнаментами. Одна столовая, несколько крохотных клетушек — не то спальни, не то кладовые. Вместо внутреннего двора и сада — нечто вроде лоджии, уставленной корзинами цветов.

— Прекрасно, — сказал Максим, отлично сознавая, что сенатор Марцелл останется недоволен. «Охотнее всего он приобрел бы для весталки Палатинский дворец».

Но сам актер был убежден: лучшего жилища не найти. «Дом стоит уединенно. Внимания не привлечет — ни размерами, ни внешней отделкой. Да и не потребует много прислуги. Чем меньше болтливых языков, тем лучше».

— Рабов Марцелла брать нельзя.

— Понятно, — кивнул Тит Вибий. — Купит новых.

Максим поежился. Знал: сколько ни проживет в Риме, к словам «купит людей» не привыкнет.

Они немедленно заключили договор с хозяином, и следующим днем Корнелия переселилась в новый дом. Увидев ее, Максим задохнулся. Корнелия подстригла волосы!

На отчаянный взгляд Максима пояснила:

— Когда девятилетней меня привели в храм Весты, то прежде всего коротко остригли. Срезанные косы повесили на священное дерево. С этого началось служение богине. Этим и закончится.

С Корнелией перешли в новый дом Лавия, бестиарий, лекарь и управитель. Вдобавок Марцелл купил двух поваров, двух банщиц, камеристку и привратника. Остался неутешен: как весталка обойдется без рабыни, располагающей одежду красивыми складками; без служанки, заведующей духами и притираниями? Неужели подавать тунику и завязывать ремешки туфель ей будет одна и та же прислужница? А кто приберет постель и вымоет полы? Кто нарежет кушанья красивыми ломтями и кто расположит ломти на блюдах? Поменяет цветы в вазах? О ужас! Любимая женщина будет лишена самого необходимого!

Первым делом Марцелл с сестрой принялись решать, за кого себя следует выдать Корнелии. Кем назваться, какое имя избрать? Максим призвали на совет.

— Любое, римское, — ответил он удивленно. — Она же римлянка.

— Римлянка Корнелия умерла, — ответил Марцелл.

Тут только Максим понял, в чем дело. Выдать себя за римскую гражданку Корнелия не решится. Существуют списки граждан, самозванку могут разоблачить.

— Вольноотпущенница, — сказала Корнелия, поднимая лицо к Марцеллу. — Назовусь твоей вольноотпущенницей. Ведь это правда. Ты дал мне волю.

Максим сразу понял, что именно этого Марцелл и не хочет. «Еще бы! С их-то гордостью! Амате Корнелии считаться бывшей рабыней?!»

Он едва не выпалил: «Ничего, это ненадолго. Скоро Корнелия станет носить твое имя». Вовремя прикусил язык. Вибий когда-то объяснил: брак между вольноотпущенницей и сенатором невозможен. Только сожительство, конкубинат. Если у сенатора нет жены, закон признает за конкубиной и ее детьми некоторые права. «Марцелл на это не пойдет. Слишком унизительно для Корнелии».

— Чужеземка, — сказал Максим.

Марцелл встрепенулся, но тут же снова покачал головой.

— Закон не признает браков между римлянами и чужеземцами.

— Вот как? — переспросил Максим.

— Точнее, римляне могут вступить в брак с теми, кто наделен латинским гражданством или александрийским. Но не с…

Марцелл запнулся.

— Договаривай, — спокойно сказал Максим. — Но не с варварами.

Не удержался, взглянул на Сервию. Она неожиданно покраснела. Сказала, глядя в сторону:

— Лучше назваться чужеземкой, чем вольноотпущенницей. Римское гражданство можно получить. И тогда — пожениться.

— Вот как, — быстро повторил Максим.

— Да, да, да, — подтвердила Сервия.

Максим отметил, как дрожал ее голос. «Волнуется за брата».

— Чужеземка? — раздумчиво спросил Марцелл.

— Чужеземка, — подтвердил Максим.

Корнелия внезапно поднялась, подошла к Максиму, заглянула ему в глаза.