Главная роль

— Твоя сестра.

Максим сидел неподвижно. Вспомнил первый свой день в Древнем Риме: шумную толпу, выплеснувшуюся из цирка; весталку, полулежавшую в золоченом паланкине. Вспомнил, как стоял перед ней, ожидая помощи. Одинокий — без дома, без друзей, без имени.

Теперь она ожидала помощи. Она потеряла римское гражданство, дом, имя.

— Да, — сказал он. — Моя сестра.

Быстро перевел на латинский свою фамилию: «Огнев». «Огнев — огонь — ignem».

— Игнема.

* * *

Утром Тит Вибий явился с новостями. По мнению всего Рима, сенатор Марцелл мужественно перенес утрату. Многие, правда, находили, что еще мужественнее было бы броситься на меч. Особенно разочарованы оказались женщины. «И это любовь? Подождите, он еще женится».

Как, смеясь, рассказывал сам Марцелл, император Домициан, явившись в курию, сидел, выпятив губу, с видом крайнего неудовольствия. Максим, услышав это, нахмурился. «Император знает Марцелла. Решит: сенатор остался в живых, чтобы отомстить. А это означает»… Но Максим не стал никого тревожить своими подозрениями.

Сервия вознамерилась выполнить обещание, данное Максиму, и позвать актеров. Марцелл, полагая, что ему не следует веселиться на виду всего Рима, спросил у весталки позволения собрать труппу в ее доме. Корнелия-Игнема согласилась тем охотнее, что, не осмеливаясь выходить из дома, была полностью лишена привычных развлечений.

Актеры явились. Четыре женщины и шестеро мужчин. Сервия сообщила, что это две разные труппы. Максим подивился, как одинаково они одеты. Женщины носили туники, выцветшие так, что определить первоначальный цвет было невозможно. Мужчины поправляли на плечах шелковые накидки, на запястьях — золотые браслеты. «Дары поклонниц?» Вероятно, Максим угадал правильно. Актеры явно привыкли к поклонению. Один бросил на Сервию столь томный взгляд, что Максиму захотелось его придушить. «Герой-любовник!»

Актеры долго совещались, где именно расположиться, дом был слишком мал. Дали понять, что привыкли к большим просторам (читай: их удостаивали вниманием аристократы). Смилостивились и решили устроиться в атрии. Кресла зрителей поставили у самой стены. Впрочем, зрителей было немного.

Марцелл не пришел, опасался: актеры могут его узнать и разболтать на весь Рим. Тогда многие заинтересуются домом на Садовом холме. Император — в первую очередь. Максим оценил великую жертву сенатора, вынужденного провести вечер вдали от Корнелии-Игнемы.

Бестиарий, Лавия и Тит Вибий, охочий до всяких зрелищ, выпросили позволения посмотреть пьесу. Сама Корнелия так же, как и Сервия, заявила, что явится лишь на вторую часть представления. Это озадачило Максима.

Впрочем, его недоумение длилось недолго. Актеры вбежали в атрий. У одного был подвязан гигантский живот, у другого — горб, женщина затянута повязками так, что напоминала осу. «Как будет говорить?!» — ужаснулся Максим. Впрочем, беспокоился напрасно. Говорить актрисе не пришлось. «Горбатый» сбил ее на пол затрещиной и залился хохотом. В это время второй актер отвесил ему оплеуху, а потом пнул пониже спины женщину, пытавшуюся встать. Последовал новый взрыв хохота. Особенно веселилась женщина. Максим сидел с вытянутым лицом.

Прозвучала первая фраза… Пару таких же слов Максим слышал от Тита Вибия, прищемившего палец дверью. Остальные — и Вибий не произносил, а уж его никто не назвал бы воздержанным на язык. Максим понял, что в глазах Сервии пал безвозвратно. «И прежде считала варваром. Да еще угораздило потребовать подобной награды!»

— Угадай, где я встретил твою сестру? — заливался «горбатый». — В лупанаре[27]!

«Эстрада конца двадцатого века. Все шутки — ниже пояса».

Актеры чуть не лопнули от смеха. Это сразу напомнило Максиму фильмы, где за кадром звучал хохот. «Чтобы зрители не ошиблись, когда нужно смеяться».

Бестиарий брезгливо кривил губы. Максим вспомнил, что Корнелий Тацит описывал древних германцев, как народ здоровый и целомудренный. Вероятно, десять лет плена не переломили нрав бестиария.

На Лавию Максим старался не смотреть. Всегда чувствовал: грубость при женщине звучит вдвое грубее, непристойность — вдвое пошлее.

Во второй сценке, сыгранной теми же актерами, речь шла о неком патриции, соблазнившем собственную племянницу. Впрочем, выражение «речь шла» не совсем соответствовало истине. Была показана история патриция, соблазнившего племянницу.

Тит Вибий несколько раз хихикнул. Правда, сдержанно — угрюмые физиономии Максима и бестиария отбивали охоту веселиться. Нагнувшись к уху Максима, шепнул:

— Домициан!

Значит, актеры высмеивали Домициана? Максим тотчас вспомнил изваяние кудрявой молодой женщины, стоявшее в императорских покоях. Выходит, Домициан взял в наложницы дочь своего брата? А возлюбленного своей жены — если императрица и впрямь согрешила с актером — казнил?

И снова Максима пронзила уверенность, что императрица Домиция ничего не забудет и не простит.

Вибий прошептал, что автора пьесы Домициан повелел казнить. Максим не посочувствовал жертве. В глазах актера ничто не могло оправдать дурного вкуса. Но актеры заслуживали некоторого сочувствия за смелость. Взгляд Максима смягчился.