Главная улица

Она принялась рассматривать свои ногти. Потом прочла два гимна. Почесала палец. На плече у нее покоилась голова Хью, который убивал время приблизительно так же, как и его мать, но потом, к своему счастью, заснул. Она прочла в молитвеннике титульный лист, предисловие и надпись о запрещении перепечаток. Попыталась философски разобраться в том, почему Кенникот никогда не затягивает галстук так, чтобы он прикрывал просвет у горла.

Сидя на скамье, нельзя было найти других развлечений. Кэрол оглянулась на молящихся. Хотела поклониться миссис Чэмп Перри.

И вдруг застыла, словно завороженная.

Сзади, через два ряда, по ту сторону прохода, сидел неизвестный юноша. Среди жевавших жвачку горожан он казался сияющим гостем с далекого солнца. Янтарные вьющиеся волосы, низкий лоб, тонкий нос, подбородок гладкий, но не воспаленный от воскресного бритья. Кэрол поразил его рот. У жителей Гофер-Прери губы плоские, прямые и угрюмые. Губы незнакомца были изогнуты и верхняя короче нижней. На нем была коричневая вязаная курточка, синий галстук бабочкой, белая шелковая рубашка, белые фланелевые брюки. При виде его хотелось думать об океанском пляже, о теннисном корте, о чем угодно, только не о выжженной солнцем деловой Главной улице.

Приезжий, по делу из Миннеаполиса? Нет. Это не деловой человек. Это поэт. В его лице есть что-то от Китса, и Шелли, и Артура Эпсона, которого она раз видела в Миннеаполисе. Он слишком впечатлителен и утончен, чтобы заниматься делами в духе Гофер-Прери.

Со сдержанной насмешкой рассматривал он шумного мистера Зиттерела. Кэрол стало стыдно, что этот лазутчик Большого Мира слышит пасторское косноязычие. Она чувствовала себя как бы ответственной за свой город. Ее сердило праздное любопытство незнакомца к их местным церемониям. Вспыхнув, она отвернулась. Но продолжала чувствовать его присутствие.

Как бы ей познакомиться с ним? Она должна это сделать! Поболтать с ним часок. В его лице было то, по чему она изголодалась. Она не могла дать ему исчезнуть, не обменявшись с ним ни словом. Она представляла себе – тут же смеясь над собой, – как она подходит к нему и говорит: «Я отравлена ядом провинции. Не будете ли вы любезны рассказать мне, о чем говорят, что делают в Нью-Йорке?» Она со вздохом представила себе, какое выражение лица было бы у Кенникота, если бы она сказала: «Не хочешь ли ты, душа моя, пригласить к нам поужинать вон того незнакомца в коричневой курточке?»

Кэрол ушла в свои мысли и не оглядывалась. Она убеждала себя, что преувеличивает. Едва ли у какого-нибудь реально существующего молодого человека могли быть все эти возвышенные качества. Не слишком ли он развязный, не слишком ли вылощенный и новенький, весь с иголочки? Словно киноактер! Вероятно, он просто коммивояжер, который подражает столичным модам, поет тенорком и хвастает удивительными деловыми комбинациями. В смятении она взглянула на него. Нет! Этот юноша с античным изгибом губ и серьезными глазами не похож на юркого коммерсанта.

После службы она встала, осторожно взяла под руку Кенникота и улыбнулась ему, как бы подтверждая этим свою неизменную преданность. Она направилась к выходу из церкви за двигавшимися впереди коричневыми плечами таинственного молодого человека.

Фэтти Хикс, крикливый толстый сын Нэта, хлопнул рукой прекрасного незнакомца по спине и завизжал:

– Как живем, красотка? Вырядился сегодня, ровно на свадьбу!

У Кэрол помутилось в глазах. Ее посланец из внешнего мира был Эрик Вальборг – «Елизавета». Портняжка! Мастер горячего утюга и бензина. Штопальщик грязных курток, почтительно обмеряющий меркой чужие животы!

«И все-таки, – сказала она себе, – этот юноша – индивидуальность».

III

В это воскресенье Кенникоты обедали у Смейлов, в столовой, где красовалась ваза для фруктов и цветов и карандашный, рисованный с фотографии, портрет дяди Уитьера. Кэрол не слышала, как тетушка Бесси возмущалась бусами миссис Роберт Шлинк и промахом дяди Уитьера, надевшего в такой день полосатые брюки. Она не чувствовала вкуса жареной свинины.

– Послушай, Уил… – рассеянно заметила она, – неужели молодой человек в белых фланелевых брюках, что был утром в церкви, и есть тот самый Вальборг, о котором столько говорят?

– Угу, он самый. Что за невероятный костюм!

Кенникот принялся скрести белое пятнышко на своем жестком сером рукаве.

– Одет он не так плохо. Интересно, откуда он? По-видимому, пожил в больших городах. Может быть, он с Востока?

– Он? С Востока? Да он вырос на ферме недалеко отсюда, не доезжая Джефферсона! Я немного знал его отца, Адольфа Вальборга, – типичный сварливый старый швед-фермер.

– Ах вот как? – кротко переспросила Кэрол.

– Правда, он, кажется, жил довольно долго в Миннеаполисе. Изучил там свое ремесло. И, должен сказать, он по-своему неглуп. Много читает. Поллок говорит, что он больше всех в городе берет книг в библиотеке. Ха-ха! В этом он, пожалуй, похож на тебя!

Смейлы и Кенникот долго хохотали над этой остроумной шуткой. Дядя Уитьер завладел разговором: