– Это тот парень, что работает у Хикса? Тряпка он, вот что! Меня злит, когда молодой человек, вместо того чтобы идти воевать или честно трудиться на поле, как я в молодости, делает бабью работу, а потом наряжается, словно актеришка. Да, когда я был в его летах…
У Кэрол мелькнула мысль, что ножом для жаркого очень удобно было бы зарезать дядю Уитьера: он вошел бы так легко. Какие заголовки появились бы в газетах!
Кенникот беспристрастно заметил:
– О, я не хочу быть несправедливым! Мне помнится, что он проходил осмотр для поступления на военную службу. У него расширение вен, в этом нет ничего серьезного, но все-таки он негоден. Впрочем, не похоже, чтобы он с большим удовольствием пошел вспарывать штыком пузо гуннам!
– Уил, пожалуйста!
– Да-да, он с виду неженка. Рассказывают, будто он сказал Дэлу Снэфлину, когда стригся у него в субботу, что хотел бы научиться играть на рояле.
– Как странно, что все мы столько знаем друг о друге в нашем городке, – невинно произнесла Кэрол.
Кенникот насторожился, но тетушка Бесси, накладывавшая остальным пудинг, поддержала Кэрол:
– Да, это прямо удивительно! Столичные города – это ужас. Там люди могут скрывать всякие свои низости и грехи, а здесь это невозможно. Я сегодня присматривалась к этому портному. Когда миссис Риггс предложила ему смотреть в ее молитвенник, он покачал головой и все время, пока мы пели, стоял как пень и не раскрывал рта. Говорят, он забрал себе в голову, что у него манеры лучше, чем у всех нас, но если он это называет хорошими манерами, то я уж не знаю, что и сказать!
Кэрол снова вспомнила о ноже для жаркого. Кровь на белой скатерти – какое великолепие!
Потом она подумала: «Дура! Истеричка, ищущая невозможного. В тридцать лет угощаю себя сказками… Боже милосердный, неужели мне действительно тридцать?! Этому мальчугану не больше двадцати пяти!»
Кэрол отправилась с визитом.
У вдовы Богарт поселилась некая Ферн Маллинз, двадцатидвухлетняя девушка, поступившая в школу на должность учительницы английского и французского языков и гимнастики. Ферн приехала в город заблаговременно, чтобы пройти нормальный шестинедельный курс подготовки учителей. Кэрол видела ее на улице и слышала о ней не меньше, чем об Эрике Вальборге. Она была высокая, гибкая, миловидная и безнадежно испорченная. Что бы она ни надевала – платья с низким матросским воротником или, для школы, скромный черный костюм и закрытую блузку, – все равно у нее был легкомысленный, вызывающий вид.
«Она выглядит настоящей кокоткой!» – говорили с неодобрением все дамы возраста миссис Сэм Кларк и со скрытой завистью – дамы возраста Хуаниты Хэйдок.
В это воскресенье Кенникоты, сидя под вечер возле дома на парусиновых складных стульях, видели, как Ферн болтала и смеялась с Саем. Он все еще не добрался в школе до старшего класса, но был уже порядочным верзилой и всего лишь года на два или на три моложе Ферн. Сейчас он торопился по каким-то важным делам, вероятно бильярдным. Оставшись одна, Ферн присела на крылечке Богартов и оперлась головой на руку.
– Она, верно, очень одинока, – сказал Кенникот.
– Бедняжке в самом деле должно быть тоскливо. Пойти туда и поболтать с ней? Нас познакомили у Дайеров, но я еще не собралась зайти.
Кэрол направилась через газон. Ее белая фигура смутно виднелась в темноте. Сырая трава тихо шелестела под ногами. Она думала об Эрике, о том, что промочила ноги, и ее приветствие прозвучало довольно небрежно.
– Добрый вечер! Нам с доктором показалось, что вы тут сидите и скучаете.
– Да! – неприязненно отозвалась Ферн.
Кэрол присмотрелась к ней внимательнее.
– Дорогая моя, вам, верно, очень тоскливо. Я это так хорошо знаю. Я часто уставала, когда была на службе: я работала библиотекаршей. Из какого вы колледжа? Я училась в Блоджете.
– Я из университета. – В ответе Ферн было уже больше интереса.
– О, вам, наверно, там отлично жилось. У нас в Блоджете было скучновато.
– В какой библиотеке вы работали? – с некоторым задором спросила Ферн.
– В сент-польской главной библиотеке.