Главные песни XX века. От Диксиленда до хип-хопа

Несмотря на то, что Меркьюри очень четко представлял себе всю линеарную (горизонтальную) последовательность различных частей песни и всю ее полифоническую (вертикальную) инструментальную и вокальную структуру, сложность построения была такова, что для сложения десятков разнородных элементов потребовался месяц напряженных репетиций и еще месяц не менее напряженной работы в студии. Точнее, в четырех студиях. Некоторые фрагменты включали в себя до 180 наложений. В то время (лето 1975 года) максимально возможное количество каналов даже в лучших студиях не превышало 24, поэтому трем вокалистам (Меркьюри, Мэю и барабанщику Роджеру Тейлору) приходилось многократно перезаписывать свои партии. Были дни, когда они пели по 10–12 часов. Слоев вокального и инструментального материала было столько, что, как вспоминает Мэй, однажды, посмотрев пленку на свет, он увидел, что она стала практически прозрачной от бесконечной прогонки.

В компании EMI, с которой у Queen был контракт, столь громоздкая, сложная и по меркам необходимого для продвижения песни радиоэфира непомерно длинная вокально-инструментальная композиция вызывала серьезные сомнения в ее коммерческом потенциале. О выпуске ее в качестве сингла там и слышать не хотели. Максимум, на что были готовы пойти боссы компании, – урезать песню примерно вдвое, довести ее до приемлемого трехминутного формата, оставив лишь самые простые, легкие для восприятия фрагменты. Но тут уперся уже Меркьюри: либо полностью, либо никак.

Выход из возникшей, как казалось, неразрешимо-патовой ситуации нашелся простой и вместе с тем хитроумный. Как вспоминает продюсер записи Рой Бейкер, они в какой-то момент поделились проблемой с диджеем лондонской коммерческой радиостанции Capitol Кенни Эвереттом. Тот попросил дать ему запись. «У нас была бобина с лентой, и мы ему ее дали с условием, что передавать по радио он ее не будет», – рассказывает Бейкер. «Конечно, не буду», – подмигнув, заверил их диджей. У Эверетта был большой опыт радиопиратства – он был ветераном легендарных, курсировавших вокруг берегов Британии в 60-е годы так называемых «пиратских радиостанций». Прекрасно знающие об этом Queen сделали вид, что подмигивания не заметили. По правилам Capitol диджеи не имели права выводить в эфир неизданные записи.

Эверетт начал с немногого, сыграв лишь фрагмент песни, объяснив своим боссам, что «случайно нажал не на ту кнопку» На станцию посыпались звонки с просьбой повторить и сыграть песню полностью. В итоге за уикенд в программах Кенни Эверетта “Bohemian Rhapsody” прозвучала 14 раз. В понедельник возбужденные фаны ринулись в магазины, чтобы услышать, что сингла такого в продаже еще нет. В этот же уикенд в программе Эверетта песню услышал и находившийся в Лондоне директор крупного американского радиотелевизионного концерна RKO. Он раздобыл копию пленки, и песня зазвучала на американском радио, что конечно же не осталось без внимания издававшей пластинки Queen в Америке фирмы Elektra. «Возникла странная ситуация, – вспоминает Бейкер, – по обе стороны Атлантики по радио звучала песня, которой, как утверждали нам боссы рекорд-бизнеса, в эфир никогда не пробиться». Но тут в EMI, наконец, сообразили, что в руках у них потенциальный хит, и “Bohemian Rhapsody” была мгновенно издана.

Беспрецедентный коммерческий успех сопровождался и неизбежным пристальным вниманием со стороны критики и коллег-музыкантов. Лидер Beach Boys Брайан Уилсон, посвятивший всю вторую половину 1960-х соперничеству с Beatles в преобразовании поп-музыки, с которой он и его сверстники начинали, в высокое искусство, назвал песню «высшим достижением» и «ответом на юношескую молитву о создании музыки как искусства». Он тут недвусмысленно ссылался на свое собственное определение высших достижений Beach Boys – альбома Pet Sounds и в свое время так и не реализованного альбома Smile – как «обращенной к Богу юношеской симфонии» (teenage symphony to God).

Не обделили вниманием “Bohemian Rhapsody” и серьезные академические музыковеды. Ведущий программ классической музыки на Би-би-си Том Сервис писал:

«Предтечи Bohemian Rhapsody можно в равной степени найти с одной стороны в классической музыке XIX века с ее возвышенными, рапсодическими, квазиимпровизационными фантазиями, как, скажем в фортепианных произведениях Шумана или Шопена или в симфонических поэмах Штрауса и Листа, и с другой стороны – в современном ей прог-роке середины 70-х. С ловкостью и умением, свойственными только настоящим мастерам, песня создает иллюзию широчайшего стилевого разброса: вступление, баллада, оперное пиршество, хард-рок, раздумчивая кода. Все слито воедино, в цельную композицию, которая каким-то чудодейственным образом вдруг обретает смысл. Это классический пример единства разнообразия, которое впору сравнить с симфониями Бетховена или операми Моцарта. Именно так и воспринимается “Bohemian Rhapsody”: как миниатюрная оперно-рапсодийная симфоническая поэма».