Главы для «Сромань-сам!»

Весь разговор чем-то смахивал на шахматную партию с добряком Иржи, который, кстати, и обучил её этой игре в долгие вечера большого дома на берегу широкой реки Рейн.

Однако выиграть у чеха было невозможно — он знал наперёд куда она станет двигать фигуры через два хода.

— Я согласна.

— Ну разумеется. Недаром у вас такое осмысленное лицо.

— А как ваше имя, юноша?

— Зовите меня просто Маклер. Ну а ваши у вас просто на лбу написаны — Тристан и Изольда…

Маклер отвёл их на 25 Линию Васильевского острова, экскурсоводно поясняя на ходу, что в градостроительных замыслах линиям предстояло превратиться в каналы, но прокопав до половины — утомились, плюнули и засыпали обратно.

Слишком длинный остров подвернулся.

Нам же всегда хочется как лучше, покуда дойдёт, что взялись не с того конца, ну так проволокой примотаем, в надежде что авось постоит пока ещё, и — вперёд, к новым свершениям!

Проходными, он вывел их в более просторный двор и, мимо ямищи громадной воронки («извините, у нас тут немного не прибрано!»), они втроём поднялись на четвёртый этаж второго подъезда, где Маклер распахнул незапертую дверь и вскрикивая «Мадам Фима! Мадам Фима!» двинулся по прямому коридору с высоким потолком.

За ним шёл Иван с чемоданом (слово «саквояж» он не знал) и следом Юля, стараясь уберечь платье от детской беготни с ночными горшками и от старушек с бутылками постного масла, а иногда керосина, в различных, зачастую непредсказуемых направлениях.

Коридор закончился большой комнатой без окон, но с двумя длинными столами, на одном из которых стояли два примуса (один сипел синим пламенем под алюминиевой кастрюлей) и керогаз на две конфорки, не задействованный.

Из-за второго стола, собирая ворох разброшенных карт в одну колоду, поднималась женщина в шёлковом халате и волосах наверченных на папильотки из клочков газет.

— Принюхайтесь, Евдокия, ваш кондёр уже дошёл, можете идти уже кормить вашего Жорика обедом.

Её компаньонка, в халате ситцевом и в косынке на волосах, безропотно закрутила примус и, ухватив ушки кастрюли одной большой тряпкой, покинула помещение.

— Господин Маклер, ну так уже здравствуйте! — радостно воскликнула женщина в папильотках.

— Без формальностей, Мадам Фима, у меня ещё масса дел на сегодня. Позвольте вам представить мою сводную сестру Изольду с её сводным братом.

Всего пару минут, как соступили с дилижанса из Расторгуевска.

Им нужен номер в вашем отеле на 3 дня. Они тут по путёвке Совнаркома для ознакомления с духовным наследием уцелевшей архитектуры.

— Ах, господин Маклер, вы знаете как всё сейчас сложно…

— Мы только что условились пропустить формальности.

— Ну есть одна комнатка…

— Тогда представьте ей гостей, а её им.

Они вернулись в длинный коридор и, недалеко от кухни, Мадам Фима достала ключ из шёлкового кармана и отперла дверь направо.

Все четверо зашли внутрь.

Комнатка больше смахивала на камеру, однако на гвоздях вбитых в деревянную перегородку висели плечики для одежды, а в небольшом окне, возле железной койки с матрасом и подушкой под армейским одеялом, решётка отсутствовала.

— Приемлемо, — решил за всех Маклер. — 3 дня. Питание включено в стоимость путёвки. И гостям столицы по сувениру от вашего пятизвёздочного, в виде заплечных мешков. А также, передайте Самуилу Яковлевичу, что в четверг я зайду в час дня пополудни.

Он взглянул на Юлю сияюще-чёрными глазами. Он не рисовался, не старался вызвать ни восхищения, ни страха, ни симпатии. Он разыгрывал эндшпиль.

Не отрывая взгляд от этого блеска, Юля сделала шаг в сторону Ивана, наощупь взяла из его рук саквояж и поставила на койку, чтобы открыть и выложить всё бывшее в нём поверх суконного одеяла.

Юноша, принял от неё саквояж с ввалившимися в пустоту боками. Он был на полголовы ниже Юли, но ей казалось, что в этот блеск она смотрит снизу вверх.

— Всем — адье! — Маклер потрогал кепку у себя на голове и — вышел.

— Кто это? — Юля потрясённо опустилась на один из двух стульев возле стола в углу.

— Я таки вас понимаю, — сказала Фима, — свежего человека он может довести до чего угодно, а во всём виноваты его родители. Сколько раз я говорила его родителям — отдайте ребёнка в школу. Школа сделает из него нормального, как все!

Но разве они кого-нибудь слушали? Богема! Непревзойдённые Давид и Лия Дорфман. Театральный псевдоним Деревнёвы.

Их специально приглашали в Москву, когда Сталину доложили про неповторимый талант Питерских актёров.

И вы знаете что было там? Так я вам скажу. Сталина везут в Большой Театр из его дачи на закрытое представление спектакля, а Давид заявляет, что он не станет играть перед пустым залом. У него нет вдохновения для пустого места.

Вы представляете? Бедных кремлёвских курсантов по тревоге поднимают для заполнения партера и галёрки.

Не знаю что был за спектакль, я больше связана с живописью, но Иосиф Виссарионович ни разу даже не закурил свою трубку! А в конце спектакля он сказал присутствующим в правительственной ложе: «Этат цволач одной своей паузой может сказать больше, чем товарищ Молотов за один час своей речи. Ва!».

— А где же его родители?