– Нет. Скорее, лазурит. – (Оставшийся на камне бумажный фрагмент слегка посинел от краски.) – А это, наверное, чернила. – Я стер бумагу пальцем. – Полковник Роджер хотя бы потрудился обозначить камни. Наверное, завернул каждый в листок с номером, соответствующим пометке на чертеже трона, чтобы позже вставить на место.
– Теперь это безнадежная затея, – сказала Шерри.
– Ну не знаю, – усомнился я, – работа огромная, это факт, но подобрать камни к гнездам все-таки можно.
У нас имелся рулон полиэтиленовых пакетов, и я отправил Анджело на его поиски. После этого мы, открывая сверток, стирали с камней поверхностную грязь и складывали каждую партию в отдельный пакет.
Работали медленно, хоть и все вместе; битых два часа наполняли десятки пакетов тысячами полудрагоценных камней: лазурит, берилл, тигровый глаз, гранат, вердит, аметист и полдесятка других разновидностей, которые я не смог идентифицировать. Видно было, что каждый камень любовно огранен и безукоризненно отполирован под собственную нишу в золотом троне.
По-настоящему ценные камни хранились на самом дне сундука. Очевидно, старый полковник отобрал и упаковал их первыми.
Я сложил изумруды в прозрачный пакет, поднес его к фонарю, и камни взорвались светом зеленых звезд.
Все зачарованно смотрели, как я медленно поворачиваю пакет в жгучем луче белого света.
Наконец я отложил его в сторону, а Шерри снова нырнула в ящик. Мгновением позже она извлекла из него небольшой сверток. Стряхнула довольно толстый слой упаковки и представила нашим взорам единственный камень.
На ладони у нее лежал Великий Могол – бриллиант размером с яйцо курицы-молодки в огранке «кушон», – в точности соответствующий стародавнему описанию Жана-Батиста Тавернье.
Все рассортированные нами блистательные сокровища никоим образом не затмевали великолепия последнего камня – так же как звезды небесного свода не способны затмить восходящее солнце, – и прочие драгоценности померкли в блеске и сиянии огромного бриллианта.
Шерри повернулась к Анджело, осторожно протянула ему ладонь с камнем – мол, возьми, полюбуйся, – но тот поспешно спрятал руки за спину, не отводя от бриллианта глаз, пылавших суеверным благоговением.
Шерри предложила камень Чабби, но тот мрачно произнес:
– Отдайте мистеру Гарри. Думаю, он заслужил эту честь.
Я взял у нее камень и даже удивился, что неземной огонь столь холоден на ощупь. Встал, приблизился к тигриной голове, гневно скалившей зубы в ровном свете фонарей, и вложил бриллиант в пустую глазницу.
Он вошел идеально. Я взял нож и закрыл золотые держатели – те, что старый полковник отогнул, наверное, штыком век с четвертью тому назад.
Отступив, я услышал изумленные вздохи. Стоило бриллианту заполнить глазницу, и золотой зверь ожил. Теперь он величаво обозревал нас, и казалось, что пещера вот-вот содрогнется от свирепого рыка.
Я вернулся, присел на место в кругу у ржавого сундука, и все мы уставились на голову золотого тигра, словно идолопоклонники во время языческого обряда, трепетно склонившиеся пред своим чудовищным божком.
– Чабби, друг мой любимый и любезный, имя твое займет первую строчку в книге милосердия, если передашь мне вон ту бутылку, – попросил я, и чары как рукой сняло.
Все вдруг обрели голос и заговорили, перекрикивая друг друга. Уже скоро мне пришлось отправить Шерри за очередной бутылкой, чтобы каждый промочил пересохшее горло.
Вечер закончили в существенном подпитии, и даже Шерри Норт пришлось опираться на меня, когда мы наконец отправились в дождливый и на удивление извилистый путь к своей пещере.
– Ты, Флетчер, меня плохому учишь. – Она споткнулась и едва не уронила меня в лужу. – Я впервые в жизни так надралась.
– Не унывай, дорогая моя женщина. В самом скором будущем я продолжу учить тебя плохому.
Проснулся я до рассвета. Встал с постели, стараясь не потревожить Шерри, – та легко и ровно дышала во сне. Чтобы защититься от прохлады, натянул шорты и шерстяной свитер.
За пределами пещеры западный ветер разбил облачную гряду, дождь перестал, в полосках ясного неба проступили звезды, и мне хватило света, чтобы свериться с люминесцентным циферблатом часов. Начало четвертого.
Разыскивая любимую пальму, я заметил, что мы забыли погасить фонарь в складской пещере. Доделал свои дела и направился к освещенному входу.
Открытый сундук и бесценная золотая голова с мерцающим глазом стояли на прежнем месте – и меня обуял страх. Любой сквалыга трясется над своим добром, и я вдруг понял, сколь уязвимо мое богатство.
«…Где воры подкапывают и крадут…»[14]
В тот момент мне казалось, что по всему острову рыщут воровские шайки.Надо все спрятать. Завтра будет поздно. Несмотря на головную боль и глубокий привкус перегара, я должен сделать все прямо сейчас – но без помощи не обойтись.
Чабби откликнулся на первый же негромкий зов у входа в его пещеру. Вышел под звезды во всем пижамном великолепии – сна ни в одном глазу, словно вчера не пил ничего крепче материнского молока.