Сначала, конечно, обратили внимание на стальные листы. Потом догадку подтвердила воздушная разведка.
Нет, собирались ждать, когда он выйдет в море.
Она видела только два крейсера и не знает, есть ли еще где-нибудь за горизонтом другие корабли.
Свои вопросы фон Кляйн формулировал тщательно, ее ответы выслушивал со всем вниманием. Допрос продолжался около часа, как вдруг Роза, не скрываясь, зевнула, и язык от усталости у нее стал заплетаться. Фон Кляйн понял, что ничего существенного больше он от нее не узнает, а все, что она ему рассказала, он и так знал или об этом догадывался.
– Благодарю вас, – закончил он. – Вы останетесь на борту корабля. Здесь скоро может быть опасно, поскольку я собираюсь выйти в море навстречу британским военным судам. Но я считаю, что для вас так будет лучше, чем попасть в руки германской администрации на берегу. – Он секунду помолчал, глядя на комиссара Флейшера. – В каждом народе есть и злодеи, и глупцы, и настоящие варвары. Но не судите нас всех на примере одного человека.
С чувством отвращения к собственному предательству Роза подумала о том, что ненавидеть этого человека она больше не в состоянии.
– Вы очень добры, – с усталой улыбкой произнесла она.
– Лейтенант Кайлер проводит вас в лазарет. Простите, что не могу предоставить вам лучших условий, здесь у нас несколько тесновато.
Когда Роза ушла, фон Кляйн закурил сигару и, наслаждаясь ее успокаивающим ароматом, обратил взор на портрет двух женщин с золотистыми волосами. Потом выпрямился в кресле и заговорил с человеком, который в ленивой позе раскинулся на диване, и голос капитана теперь утратил всю свою мягкость:
– Герр Флейшер, я не могу в полной мере выразить вам свое крайнее недовольство тем, как вы проявили себя в этом деле…
После ночи беспокойного сна Роза лежала на лазаретной койке за ширмами и думала о муже. Если все прошло хорошо, Себастьян должен был уже установить часовой механизм и покинуть крейсер. Возможно, он уже в пути к месту встречи на реке Абати. Если это так, она его больше никогда не увидит. Это единственное, о чем она сожалела. Роза представила себе Себастьяна в его нынешнем смешном наряде и слегка улыбнулась. Милый, дорогой ее Себастьян. Узнает ли он о том, что с ней приключилось? Узнает ли, что она погибла вместе с теми, кого ненавидела? Нет, лучше бы не узнал, она очень на это надеялась, а также на то, что он не станет терзаться совестью, зная, что именно он, собственными руками, установил орудие ее убийства.
«Жаль, что я не увижу его хоть разок, – думала Роза, – чтобы только сказать, что моя смерть – это пустяк по сравнению со смертью Германа Флейшера и уничтожением германского крейсера. Как хотелось бы посмотреть на это своими глазами. Жаль, что мне не дано знать точного времени, когда все произойдет, чтобы за минуту до взрыва, когда бежать уже будет поздно, сообщить об этом самому Герману Флейшеру и посмотреть при этом ему в глаза. Увидеть, как он в отчаянии рыдает или кричит от страха. Очень бы этого хотелось. Очень».
Ненависть ее была так велика, что лежать больше не было сил. Она села, завязала ремешок халата. Ею овладело какое-то беспокойное, зудящее возбуждение. Это случится сегодня, она с уверенностью чувствовала, что именно сегодня она утолит свою жгучую жажду мщения, которая так долго мучила ее.
Роза опустила ноги на пол и отодвинула ширму. Охранник отложил журнал и приподнялся со стула, рука его потянулась к кобуре с пистолетом.
– Я ничего вам не сделаю… – с улыбкой сказала Роза, – пока…
Она показала рукой на дверь, ведущую в душевую и туалет. Охранник успокоился и кивнул, правда без особой охоты. И двинулся вслед за ней.
Не торопясь, Роза прошла меж коек, глядя на лежащих страждущих.
«И вы все тоже вместе со мной, – радостно думала она. – И вы все тоже!»
Она задвинула щеколду и осталась в туалете одна. Разделась, наклонилась к висящему над раковиной зеркальцу. Вгляделась в отражение своей головы и плеч. Увидела темно-красный кровоподтек, идущий от шеи к правой груди. Осторожно коснулась его пальцами.
– Герман Флейшер, – злорадно проговорила она, – сегодня тебе конец, я тебе обещаю. Сегодня ты умрешь.
И вдруг Роза расплакалась.
– Одного только я хочу: чтобы ты горел так же, как горела моя девочка. И задыхался, болтаясь в петле, как мой отец.
По щекам ее текли и капали в раковину крупные слезы. Она стала всхлипывать, судорожно задыхаясь от горя и ненависти. Потом слепо прошла под душ, открыла до конца оба крана, чтобы шум воды заглушил ее рыдания. Не хотелось, чтобы враги это слышали.