Глаза Фемиды

- Берия? — не поверил ушам я.

- Он самый, — последовал ответ. — Он тогда многих выпустил, еще больше не успел. В общем — вернулся я домой и даже на работу. Но мечту о капитанском мостике, понятно, пришлось оставить. Хотя в партии меня и восстановили, но пароход не доверили и даже в должности под благовидным предлогом, на всякий случай, понизили. Поэтому начало войны я встретил вторым помощником. Из самолюбия или из патриотизма, попробовал я напроситься на фронт, но из военкомата меня поперли: на весь комсостав речфлота броня. И исключения из нее — по особой разнарядке. Матросов и младших специалистов это, конечно, не касалось — призывали всех подряд, до тех пор пока не оказалось, что работать на флоте больше некому, кроме женщин, девчушек и списаных на пенсию стариков. Срочно, для тех из них, кто имел большой стаж работы на флоте, организовали курсы повышения квалификации и школы младшего комсостава. В школу младшего комсостава мобилизовали и мою Надежду. Проучилась она на них одну зиму и выпустилась первым помощником. А я все еще второй, хотя и с высшим образованием. Бдительные кадровики решили проблему подчиненности по-своему мудро: развели нашу семью по разным пароходам. «На север поедет один из вас, на юго-восток — другой». Меня при этом резко повысили до капитана. Разъехались мы с ней: я отбыл в Тюмень, принимать чудо новой техники «Газоход», а Надежду, в составе неполного экипажа, отправили на Печору, готовить к переходу на Обь пароходы, которые там оказались не у дел, а в нашем бассейне были нужны позарез: баржи с военными грузами в ожидании буксиров простаивали.

- А Вася? — вспомнил про сына Шарова я.

- А Василий к тому времени в блокадном Ленинграде оказался. — ответил бакенщик. — После школы устроил я его на пароход штурвальным — он с детства к нему привычен. Другой от такой удачи бы счастлив был, только не мой Василий. Вдруг взбрела ему в голову мысль о поступлении в военно-морское училище имени Фрунзе в Ленинграде. Упрямый оказался, в меня: «Ты, батя, тоже в Ленинграде учился, а чем я хуже». Взял в отделе кадров направление на учебу, а в райкоме комсомола — путевку комсомольского призыва на флот. Поступил, год проучился и — война. Письма от него сначала изредка поступали, — писал, что продолжает учиться, — но зимой связь между нами оборвалась. Однако, отцовское сердце чуяло, что он жив и воюет. Иначе — пришла бы похоронка. Но раньше чем на сына, она пришла на жену: погибла Надежда в Карском море вместе со своим пароходом и всей командой из девок и баб. Из всего каравана одному пароходу так не повезло — остальные с горем пополам до Нового порта все же дочапали. Дурной или отчаянной до безумия голове пришла мысль гнать речные колесники через море. У колесного буксира осадка, в лучшем случае метр двадцать и надводный борт полтора. Отсеков непотопляемости нет и в помине, бункер, котельное отделение, машина не задраиваются и доступны всем ветрам и волнам. Конечно, на Печоре «самотопы» к перегону постарались подготовить, как могли. Заварили иллюминаторы, нарастили досками фальшборта, загрузили углем. Но речной буксир речным и останется, как его не декорируй, под морехода. Накренился на левый борт — правый обнажился, и гребное колесо в воздухе вращается. Накренился на правый — левое воздух вентилирует. Для колесника метровая волна — беда, двухметровая — трагедия. А встретится битый лед — погибель: тонкие речные корпуса моментом до дыр протрутся. Однако раз партия сказала — надо, то и командиры приказали — плыть. И ничего не попишешь, поплыли наши бабоньки Северным морским путем.