Глаза Фемиды

Ведем мы с девчонками свой «Газоход» по Туре, сзади на канате груженая лесом баржа тащится. Скорость километров семь в час. Однообразие и тоска. Ничего, — подбодряю я девчонок, — не унывайте. Вы же на боевом посту. Сопротивляйтесь — и победим. Мы на заводы не просто кругляк везем: это будущая фанера, ружейная болванка и лыжный кряж. Фанера — для десантных планеров, болванка — для прикладов, лыжи — для партизан и разведчиков. Сопротивляйтесь тоске, может, для вас и война быстрей окончится. Тогда и женихи возвратятся. Говорю я им так, а сам про себя думаю: где они женихи их? И все ли вернутся? А мой сынок где и жив ли? Не думал я, что доведется еще раз увидеться. Хотя и надеялся — и сбылось. Однажды, на подходе к Тюмени, остановил нас рейдовый буксир. С мостика в мегафон приказали причалить к берегу и ждать, до особых распоряжений. Встали мы у берега, ждем. Девчонки, как положено, на судне, большую приборку устроили, стирку и баню. Как-никак, а к городу подходим. Хочется по-людски выглядеть. Я на мостике находился, биноклем по плесу шарил, искал — чего ждем. Вижу: со стороны Жабынского переката нам навстречу по плесу водяной бурун катится. Во все стороны брызги летят и на солнце радугой отливаются. Бог ты мой! И что же это за посудинка такая мчится? Не успел я подумать, а она уже рядом, без всякого бинокля увидеть можно, только не успеть разглядеть — так быстро промелькнула. Катерок это оказался, метров двадцать длиной, невысокий, с крохотной рубочкой и мостиком на двоих. Но над водой летит, едва касаясь и двигатели гудят по-самолетному, мощно. А на борту название: «Тюменский рабочий». Торпедный, — догадался я. — Вышел на ходовые испытания. Скрылся за поворотом катер, а вода за ним от берегов к средине реки отлила, так, что дно местами обнажилось. Наш буксир, немалая посудина, а о берег грохнулся и со швартовов сорвался. А баржу вообще волной на отмель выкинуло, едва потом стащили. Но на катерников мы не сердились, наоборот, радовались: вот куда пошла наша морская фанера! Конечно, знали мы, что на бывшей судоверфи, ставшей «почтовым ящиком 45», строят боевые катера для Красного флота. Но одно дело знать и догадываться, другое дело самим увидеть. Такая посудинка немцам немало хлопот наделать может. И очень мы на это надеялись.

В диспетчерской пристани мне сообщили: «Какой-то моряк тебя спрашивал. Обещал позвонить еще». Я на сердце ни тогда, ни теперь не жалуюсь, мотор не подводит. Однако при этом известии внутри у меня защемило: неужели от сына? А оказалось — он сам. Вечером, после восемнадцати, явился на пароход красавец, лейтенант флота. Девки мои, что не ушли на берег, сбежались, с соседнего буксира знакомые пришли, галдят, знакомятся, а я как онемел, не знаю, как ему про мать сказать. Наконец, оставили нас одних в каюте, выпили мы с ним грамм по пятьдесят спирта и повернулся у меня язык рассказать то, что сам в те времена знал. Вижу — слезы навернулись у парня. Любил он мать больше чем меня, за мою суровую строгость. И на этот раз одернул я сына: «Соберись духом, Василий! Геройскую мать нашу не вернешь, а отомстить фашисту мы обязаны. Бей врага на Балтике, а мы здесь, в тылу постараемся, чтобы у ваших катеров фанера на бортах не расслаивалась и приклады на винтовках от вражьих голов не лопались. Сопротивляйся — и победим».

Как будто может спасти от вражьих пуль наша фанера. Но сын мне сказал, что очень даже может: «Мне повезло, что попал служить на ТК. Кораблики это небольшие, но очень живучие и геройские. А значит, больше вероятности в живых остаться. Случалось видеть, как тайком плачут матросы и командиры, которых переводили с ТК на эсминцы и другие крупные корабли — эти мишени для бомб. А новые тюменские катера еще лучше прежних, таких моряки давно ждут. Довоенный катер Г-5 мелковат и торпедный аппарат у него желобной, с кормовым сбросом. Если вышел на боевой курс и сбросил торпеду за своей кормой, то немедленно отворачивай, иначе попадешь под свою же торпеду. При этом струей от винта торпеду с курса сбивает. На тюменских катерах торпедные аппараты с бортовым сбросом, бугельные — это и безопаснее и удобнее. И сами катера крупнее и боеспособнее прежних. На таких воевать можно. Когда мы примем первый дивизион ваших катеров «Тюменский рабочий», «Тюменский ремесленник», «Тюменский комсомолец», то будем сопровождать их по железной дороге до Ладоги, а дальше — своим ходом, не скажу куда». Да я и не спрашивал, сам догадывался. Проводить сына не удалось: мы снова ушли в рейс на Север, за лесом в Урманный леспромхоз.