Глаза Гейзенберга

Раскрылся сегмент глобуса; вошла Калапина, сразу за ней – Шрайль. Взойдя на треугольную платформу, они заняли каждый свой трон. Никто не проронил ни слова. Они казались отстраненными, подозрительно спокойными. Глядя на них, Норс вспомнил искусственные грозы – гром и молния должны греметь и сверкать, не причиняя вреда населению.

– Не пора ли? – спросила Калапина.

Норс вздохнул.

Шрайль включил камеры, размещенные в горных районах. Дисплеи залил лунный свет, из динамиков защебетали птицы, зашелестели далекие кроны. Вдали, за рельефами, окутанными лунным ледяным сиянием, виднелись светящиеся линии и пятна – берега и бухты мегаполиса, опутанного сложной сетью дамб.

Калапина созерцала вид, невольно сравнивая огни с золотыми украшениями – теми символами праздного достатка, которые утратили для нее смысл еще много столетий назад. Почему же теперь они вспомнились? В конце концов, мегаполис – не диадема с алмазами, и уж точно – не игрушка.

Норс изучил проекции, показывающие деятельность людей, населявших Ситак.

– Ситуация нормальная… все готово, – сообщил он.

– Нормальная? – Шрайль насмешливо склонил голову.

– Кто из нас начнет? – шепотом спросила Калапина.

– Я, раз уж так долго ждал подобной оказии, – заявил Шрайль. Он повернул ручку, вставленную в подлокотник трона, поражаясь простоте жеста. Эта ручка и сила, которой она управляла, простояли без дела целую вечность, в отрыве от всей остальной системы. Но все, что им требовалось – направляемая волевым решением рука. Один поворот – и все, шестеренки крутятся.

Калапина наблюдала за происходящим на своих экранах: озаренные луной холмы, мегаполис за ними… живая игрушка, подчиненная ее прихотям. Ей доложили, что все до последнего члены обслуживающего персонала уже эвакуированы. Особо милые ее сердцу камушки извлечены из диадемы. Все остальные… что ж, туда им и дорога.

Тут и там среди скоплений огней начали появляться ослепительно-желтые вспышки. Дисплеи в зале замигали, когда отголосок разрушительных звуковых волн заставил горные камеры вибрировать. Свет начал гаснуть по всей окрестности – целыми районами разом. Низко стелющийся зеленый туман заволок низину, затопил долины, поглотил холмы.

И света не осталось. Только зеленая дымка ползла под бесстрастным лунным оком.

Шрайль следил за числовыми значениями, бесчувственными репортерами, которые просто считали остатки… нули. Где-то там сейчас умирают люди – в подземельях, на улицах, на работе, в постели.

Норс плакал.

«Они мертвы, все мертвы, – думал он. – Мертвы». Это слово казалось ему необычным, обезличенным. Это был термин, который можно применить к бактериям… или к сорнякам. Участок земли стерилизуют, прежде чем высаживать на нем прекрасные цветы. «Почему я плачу? – Он попытался вспомнить, плакал ли он когда-нибудь раньше. – Возможно, было время, когда я плакал, – думал он. – Но это было так давно. Давно… давно… давно… время… время… плакал… плакал… плакал». Эти слова внезапно потеряли смысл. «Вот в чем беда бесконечной жизни, – думал он. – При слишком частом повторении все теряет смысл».

Шрайль изучал зеленый туман на экранах. «Небольшой ремонт – и можно заселять народ, – думал он. – Мы заселим Ситак людьми безопасного типа». Но потом задумался, где они возьмут таких людей. Аналитика показывала, что Ситак – только один из очагов болезни. Симптомы везде были одинаковыми. Шрайль понимал, в чем изъян. Разрыв поколений.

Видимо, так дурно сказалось отчуждение поколений друг от друга. Нет традиций, и преемственности никакой – тоже, но люди все равно тянулись друг к другу, вопреки любым репрессиям. Устный фольклор народа свидетельствовал о том, сколь глубоко укоренилась эта потребность в сближении, в диалоге.

Шрайль процитировал про себя: «Когда Бог создал первого недовольного человека, он изгнал его из Центра».

«Но ведь это мы взрастили этот народ, – тут же подумалось ему. – Так зачем же мы взрастили его недовольным?»

Он повернулся и увидел, что Норс и Калапина плачут.

– Что вас так расстроило? – удивился он.

Лишь тишина была ему ответом.

Глава 15

Когда последняя воздушная эстакада осталась позади, автомобиль двинулся в сторону от проложенного сквозь гору тоннеля и свернул на Лестерское ответвление. Теперь путь лежал через заброшенные, превратившиеся в техногенные пустоши районы. Ответвлением крайне редко пользовались, ветра и дожди изрядно потрепали инфраструктуру. Не было здесь даже искусственного освещения – и только луна проливала бледный свет на ландшафт, да горели слепящие фары машины.

То и дело они проезжали какой-нибудь омнибус, битком набитый меланхоличными молчаливыми парочками, возвращающимися в Ситак из отпуска. Если бы кто-нибудь из них и заметил грузовик, они наверняка приняли бы его за обычный транспорт снабжения.

На повороте под курортным комплексом «Хомиш» водитель-киборг провел ряд корректировок подъемной силы. Движение стало жестким, плавность исчезла. Взревели турбины. Автомобиль свернул с дороги и понесся по размытой насыпи старого полотна, пробиваясь сквозь заросли рододендрона, подпрыгивая и сотрясаясь на каждой кочке.