Глаза Гейзенберга

Орн вдруг понял, что насквозь промок от пота. Голова болезненно ныла. Рука пульсировала в том месте, где Мадди распорола кожу. Дыхание вырывалось судорожными всхлипами, словно он очень-очень долго бежал.

За спиной раздался скрежет бронзы. Поверхность стены из зеленой снова стала серой и безликой. По полу зашлепали сандалии. Чьи-то руки коснулись чаши на голове Орна и осторожно ее подняли. Оковы, стискивавшие грудь, разомкнулись.

Бакриш обошел кресло и встал перед ним.

– Вы меня предупреждали, что это «испытание», – прохрипел Орн.

– И про ненависть предупреждал, – сказал Бакриш. – Но ты жив и сохранил душу.

– Откуда вы знаете, что сохранил?

– Мы бы заметили ее отсутствие, – пробормотал Бакриш и бросил взгляд на раненую руку Орна. – Нужно перебинтовать. Уже ночь, пришла пора следующего этапа.

– Ночь?

Орн поднял голову и вгляделся в узкие окна, вырезанные в куполе. За ними разлилась темнота, испещренная звездами. Он обвел глазами гигантское помещение, осознал, что дневной свет сменился мерцанием светошаров, не отбрасывающих тени.

– Время здесь течет быстро.

– Для некоторых, – вздохнул Бакриш. – Но не для всех. – Он жестом велел Орну подняться. – Пойдем.

– Дайте мне отдохнуть минутку. Я вымотался.

– Мы дадим тебе энергетическую пилюлю, когда будем бинтовать руку. А теперь поторопись!

– К чему такая спешка? Что я теперь должен делать?

– Очевидно, что ты постиг две стороны чуда, – сказал Бакриш. – Я вижу, что у тебя есть личное таинство, этика в служении жизни, но твоя инициация еще не закончена, а времени мало.

– Что дальше?

– Ты должен пройти сквозь тень догмата и обряда. В писаниях сказано, что мотив – отец этики, а осторожность – сестра страха… – Бакриш помедлил. – …А страх – сын боли.

Глава двадцать пятая

Молчание – хранитель мудрости; громкий смех и легкомыслие ведут человека к невежеству. Где есть невежество, там нет понимания Бога.

– Изречения аббодов

– Он демонстрирует похвальную сдержанность, – сказал аббод. – Я заметил это в нем: сдержанность. Он не играет своими силами.

Аббод сидел на низком табурете перед камином. Макрити стоял у него за спиной; он пришел доложить последние сведения об Орне. За беззаботным замечанием аббода скрывалась печаль.

Макрити уловил его тон.

– Я тоже заметил, что он не призвал к себе ту женщину и не стал иным способом экспериментировать с Великой машиной. Скажите мне, преподобный аббод, почему в вашем голосе не слышно радости от этого наблюдения?

– Орн и сам об этом задумается, когда придет время. Увидит, что ему не нужна машина, чтобы исполнять свои желания. И что тогда, дорогой друг?

– У вас нет никаких сомнений в том, что он – тот бог, которого вы призвали?

– Ни единого. И когда он осознает свою огромную мощь…

– Он станет искать вас, преподобный аббод.

– И его, конечно, не остановить. Даже не хочу, чтобы вы пытались. Есть только одно препятствие, о котором я молюсь для него.

– Мы остановили Говорящий камень, – рискнул заметить Макрити.

– В самом деле? А разве он не сам отвернулся, смеясь, когда увидел иную цель бытия?

Макрити закрыл лицо руками.

– Преподобный аббод, когда мы прекратим эти ужасные вылазки в сферы, в которые не имеем права заглядывать?

– Не имеем права?

– Когда мы перестанем? – Макрити опустил руки. На его круглых щеках блестели дорожки слез.

– Никогда, если только не вымрем полностью, – сказал аббод.

– Но почему? Почему?

– Потому что именно так мы начались, дорогой друг. У этого процесса была точка отправления, было начало. Вот другое значение слова «открыть» – обнаружить, явить взгляду то, что было всегда, у чего нет начала и конца. Мы обманываем себя, понимаешь? Вырезаем кусок из вечности и заявляем: «Глядите! Вот где это началось и где оно кончается!» Но нашими устами говорит наш ограниченный опыт.

Глава двадцать шестая