Глаза Гейзенберга

– Негоже приказывать тому, кто исполняет волю Бога, прекратить Его справедливое наказание. – Он вздернул девочку за волосы, поймал лопатку, выпавшую из ее руки, и одним взмахом перерезал ей горло.

Крик прекратился. На его одеяние брызнула кровь. Старик отпустил обмякшее тело, дав ему упасть на пол, отбросил лопатку и повернулся к Орну.

«Кошмарный сон! – подумал тот. – Это точно кошмарный сон!»

– Ты думаешь, это кошмарный сон, – пророкотал Махмуд.

Орн вспомнил, что сказал Бакриш: если существо было настоящим, оно обладало его воспоминаниями. Он оттолкнул эту мысль.

– Ты – кошмарный сон.

– Твое создание выполнило свою задачу, – сказал Махмуд. – От него нужно было как-то избавиться, понимаешь? Его породила ненависть, а не любовь. Тебя об этом предупреждали.

Стыд, отвращение и гнев охватили Орна. Ему вспомнилось, что в этом испытании он должен был научиться чудесам.

– Предполагается, что это было чудо? – спросил он. – «Глубочайший мистический опыт»?

– Нужно было тебе поговорить со шриггаром, – сказал Махмуд. – Он бы побеседовал с тобой о городах из стекла, о значении войн, политики и прочем подобном. Я буду более требователен. Во-первых, я желаю знать, что, по твоему мнению, представляет собой чудо.

Орна захлестнуло волной тревоги. Нутро посасывало от предвидческого страха.

– Что такое чудо? – настойчиво повторил Махмуд.

Сердце в груди Орна грохотало, будто молот. Было трудно сосредоточиться на вопросе.

– Вы правда исполняете волю Бога? – заикаясь, выдавил он.

– Уловки и ярлыки! – рявкнул Махмуд – Ты что, еще не усвоил урока о ярлыках? Вселенная едина! Нельзя разрезать ее на кусочки из жалких практических соображений. Вселенная существует вне ярлыков!

Под кожей Орна заискрило щекочущее чувство надвигающегося безумия, словно он стоял на самом краю бездны хаоса. «Что такое чудо?» – спросил он себя. На память пришли поучительные речи Эмолирдо: хаос… порядок… энергия. Пси равно чудесам.

Слова, опять слова.

Куда делась его вера?

«Я существую, – подумал он. – Этого довольно».

А вслух сказал:

– Чудо – это я.

– О-о-о, замечательно, – воскликнул Махмуд. – Пси-центр, так? Энергия из хаоса, заключенная во временную форму. Но чудо – это хорошо или дурно?

Орн сделал дрожащий вдох.

– Считается, что чудеса – это хорошо, но на самом деле им не обязательно быть ни хорошими, ни дурными. Хорошими и дурными бывают мотивы. А чудеса просто происходят.

– Мотивы есть у людей, – сказал Махмуд.

– Люди могут быть хорошими или дурными по любым определениям, которые им нравятся, – сказал Орн. – Но где в этом чудо?

Махмуд пристально вгляделся в Орна поверх своего носа.

– А ты – хороший или дурной?

Орн ответил столь же пристальным взглядом. Успех этой инициации вдруг приобрел для него принципиальное значение. Он признался себе, что Махмуд реален. Но что же пророк пытался из него выманить?

– Разве я могу быть хорошим или дурным сам для себя? – спросил Орн.

– Таков твой ответ?

Орн ощутил подвох в этом вопросе.

– Ты пытаешься заставить меня признать, что люди создают богов, чтобы насаждать свои определения добра и зла!

– Вот как? Разве таков источник божественного? Ну же, друг мой. Я знаю твой разум; в нем есть ответ.

«Я хороший или дурной?» – повторил Орн, заставляя себя сфокусировать внимание на вопросе, но это было все равно что брести против течения стремительной реки. Мысли извивались, путались, то и дело разбредались.

– Я… если я един со всей вселенной, значит, я Бог, – сказал он. – Я – творение. Я – чудо. Как я могу быть хорошим или дурным?

– Причем тут творение? – продолжал допытываться Махмуд. – Ответь мне! Хватит увиливать!

Орн сглотнул, вспомнив, каким кошмаром обернулась эта инициация. Творение? У него закралась мысль, что Великая пси-машина служит усилителем энергии, которую люди зовут религией.

«Бакриш говорил, что здесь я могу возвращать к жизни мертвых, – подумал он. – У религии должна быть на это монополия. Но как мне разделить пси, религию и творение? Настоящий Махмуд уже многие века как умер. Если я создал его заново, как его вопросы относятся ко мне?»

И всегда оставалась возможность, что все это какая-то причудливая галлюцинация – несмотря на странное ощущение реальности происходящего.

– Ты знаешь ответ, – настаивал Махмуд.

Орн, доведенный до точки кипения, заговорил:

– По определению, творение может действовать независимо от своего творца. Ты не зависишь от меня, хоть и являешься частью меня. Я отпустил тебя, дал тебе свободу. Как же мне тогда судить тебя? Ты не можешь быть ни хорошим, ни дурным, кроме как в собственных глазах. И я тоже не могу! Я хороший или дурной, Махмуд? – торжествующе воскликнул он.

– Изрекши слова сии, ты переродился невинным, – проговорил Махмуд. – Ты усвоил урок, и за то даю тебе свое благословение.

Старец наклонился, поднял на руки убитое дитя. В движениях Махмуда сквозила странная нежность. Отвернувшись, он зашагал прочь – обратно в бурлящую зеленую стену. Тишина окутала зал, словно плотным одеялом накрыла. Танцующие пурпурные линии почти замерли, еле шевелясь в вязкой летаргии.