Глаза Гейзенберга

Вращение продолжилось, и место Норса занял Шрайль – изящный тонкокостный мужчина с огромными круглыми глазами, высокими скулами, приплюснутым носом и тонкими губами, словно застывшими в вечном неодобрении. Он был опасен. Ходили слухи, что он позволял себе употреблять слова, которых тщательно избегали остальные оптиматы. Как-то раз в присутствии Оллгуда Шрайль даже проговорил слово «смерть», правда, речь шла всего лишь о бабочке.

Платформа вновь двинулась, и появилась Калапина в мантии с хрустальными вставками – стройная женщина с высокой крепкой грудью, копной рыжих волос, холодными дерзкими глазами, полными губами и носом с легкой горбинкой. Оллгуд иногда подмечал ее странные взгляды. В такие моменты он старался не думать о тех оптиматах, что выбирают себе любовников из смертных.

Норс обратился к Калапине, глядя на нее в отражатель, установленный по бокам каждого трона. Она ответила ему, но голоса не достигли зала.

Оллгуд внимательно наблюдал за ними, пытаясь угадать их настроение. Народ знал, что Норс и Калапина были любовниками на протяжении времени, равного сотням жизней простых смертных. Норс слыл человеком сильной, но предсказуемой воли, а Калапина прославилась капризным непостоянным нравом. При простом упоминании ее имени кто-нибудь почти всегда закатывал глаза и спрашивал: «Что она сделала на этот раз?» – и в этом возгласе слышались страх и восхищение. Оллгуд знал этот страх. В свое время он служил интересам Триумвиратов иных созывов, но ни один созыв не испытывал нервы Макса на прочность так часто, как этот… главным образом – из-за Калапины.

Платформа прекратила вращаться, и перед пришедшими вновь оказался трон, на котором восседал Норс.

– Вы пришли, – прогремел его голос. – Разумеется. Вол знает своего хозяина, а осел – лохань, из которой кормится.

«Сегодня не мой день, – понял по этому приветствию Оллгуд. – Вот так ирония». Они знали о его промашке… как всегда.

Калапина повернулась на троне, чтобы получше рассмотреть смертных. зал Совета был построен по образцу римского сената – с фальш-колоннами и рядами скамей под чутким оком камер слежения. Ни одно движение входящего сюда не оставалось без внимания.

Подняв глаза, Иган вспомнил, что всю свою жизнь боялся и ненавидел этих существ, даже если испытывал к ним жалость. Ему очень повезло, что он не стал одним из них. Он был близок, но спасся. Он до сих пор помнил ненависть, которую питал к оптиматам все свое детство; гнев, который позже превратился в жалость. В ту пору эмоции были чисты, резки, насыщенны – пламя, бушующее против тех, кто дарует Время.

– Мы пришли по запросу, с докладом о Дюрантах, – сказал Оллгуд. Он сделал два глубоких вдоха, чтобы успокоить нервы. Встречи эти всегда были опасны, но стали вдвойне опасны с тех пор, как он начал вести с Триумвиратом двойную игру. Что ж, теперь пути назад не было – да он и не думал отступать после того, как обнаружил клонов себя любимого. Он знал, по какой причине могла возникнуть потребность в его клонировании. Ну что ж, еще не вечер.

Калапина изучала Оллгуда, размышляя, не взять ли ей в любовники этого уродливого простака. Вдруг это поможет развеять скуку? Шрайль и Норс не станут возражать. Она смутно помнила, что когда-то уже развлекалась с другим смертным по имени Макс, вот только не помнила, удалось ли тогда развеять скуку.

– Скажи-ка нам, что дали мы тебе, малыш Макс, – изрекла Калапина.

Тон оптиматки, мягкий и насмешливый, напугал главу службы безопасности. Оллгуд сглотнул.

– Вы дали мне жизнь, Калапина.

– Поведай нам, сколько приятных лет ты прожил, – велела она.

Оллгуд обнаружил, что его горло полностью пересохло.

– Почти четыреста лет, Калапина, – прохрипел он.

Норс усмехнулся:

– И у тебя впереди еще много прекрасных лет, если ты будешь хорошо нам служить.

Это была самая прямая угроза, какую Оллгуд когда-либо слышал от оптимата. Обычно они навязывали свою волю, прибегая к тонким эвфемизмам, действуя через смертных, которым не понаслышке знакомы такие понятия, как «смерть» или «убийство».

«Кого они создали, чтобы уничтожить меня?» – задумался он.

– Много-много прекрасных тикающих лет, – эхом отозвалась Калапина.

– Довольно! – резко выкрикнул Шрайль. Он ненавидел общаться с представителями низов, и ему не нравилось, когда Калапина заигрывала со смертными. Он развернул свой трон, и теперь весь Триумвират смотрел на них. Пальцы Шрайля хрустнули, и он удивленно уставился на свою вечно молодую руку. Ферментный дисбаланс? Эта мысль тревожила. Обычно во время таких бесед он хранил молчание – это был его способ защититься от сентиментальных чувств, которые он питал к жалким смертным и за которые постоянно себя презирал.

Бумур присоединился к Оллгуду и сказал:

– Изволит ли Триумвират выслушать наш рапорт о работе с четой Дюрант?

Оллгуд подавил волну гнева. Разве этот дурень не знает, что задавать вопросы могут только оптиматы?

– Тексты и изображения из вашего отчета посмотрели, проанализировали и отправили в архив, – сказал Норс. – Теперь нам нужна информация, которой там не было.