«Что есть моя жизнь?» – продолжал размышлять Свенгаард. Он думал о своей уютной квартире, о безделушках и развлекательных видео, о научных справочниках, о друзьях, о безопасной рабочей рутине, которую обеспечивала его должность.
– Но куда я пойду? – спросил он.
– Место уже приготовлено.
– От
– Безопасных мест много, – ответил Иган. –
Но машины и компьютеры ведь можно перенастроить и использовать для иных целей. К тому же, оптиматы зависят от народа в осуществлении своего права на легитимные акты насилия.
Свенгаард покачал головой:
– Это все чепуха.
– Если бы не одно «но», – ответил Иган. –
– Но зачем бы им делать то, в чем вы их обвиняете? – запротестовал Свенгаард. – Это неразумно. Они
– Единственный их интерес – продолжать свое существование, – объяснил Иган. – Они как канатоходцы. Пока все спокойно и неизменно, они могут идти… сколь угодно долго. Но малейшая перемена для них губительна, они становятся уязвимыми, как простые смертные, игрушкой в руках Природы. Поэтому Природы не должно быть в принципе, по крайней мере той, которую они не могут контролировать.
– Я в это не верю, – настаивал Свенгаард. – Они любят нас и заботятся о нас. Сколько всего они для нас сделали, только посмотрите!
– Я уже смотрел. – Иган покачал головой. Свенгаард оказался еще глупее, чем они ожидали. Он отвергал все аргументы, отказываясь пересмотреть старые догматы.
– Вы хотите, чтобы они сдались, – обвинил Свенгаард. – Почему?..
– Потому что они лишили нас эволюции, – ответил Иган.
Свенгаард уставился на него.
– Что?..
– Они стали единственными свободными людьми в нашем мире, – сказал Иган. – Но индивидуумы не эволюционируют. Эволюция – для популяций, а не индивидуумов. А популяции у нас нет.
– Но народ…
– Народ! Кому из нас позволено спариваться? – Иган покачал головой. – Ну ты же сам – генный инженер? Неужто ты не уловил основное правило?
– Правило? Какое правило? О чем вы? – Свенгаард попытался встать со стула, проклиная связывающие его путы. Руки и ноги онемели.
– Оптиматы подчиняются только одному правилу в отношении продолжения рода, – сказал Иган. – Правило это –
Свенгаард покачал головой.
– Не верю, – повторил он, чувствуя, как сомнения все же закрадываются в его разум. Например, его случай: какую бы партнершу он ни выбрал, ему всегда отказывали в праве на размножение. Он сам проверил генетические пары, обнаружив комбинации, которые, как он мог бы поклясться, были плодовитыми, но оптиматы молвили веское «нет».
– Но, смотрю,
– Но подумайте о том, какую долгую жизнь они нам дают, – сказал Свенгаард. – Я могу рассчитывать прожить почти двести лет.
– Это все благодаря медицинской науке, а не оптиматам, – ответил Иган. – Все дело в чрезвычайно тонкой стимуляции организма ферментами. Вкупе с планомерной жизнью, в которой эмоции сведены к минимуму, специальными гимнастическими упражнениями и индивидуальной диетой. Все это можно применить к большинству людей.
– Даже жизнь… вечную? – шепотом спросил Свенгаард.
– Нет. Не вечную, но – долгую, намного дольше, чем сейчас. Мне, например, скоро исполнится четыреста лет, и таких, как я, много. Почти четыреста прекрасных лет, – сказал он, вспомнив язвительную подколку Калапины и надменный смех Норса.
– Четыреста лет –
– Согласен, это не идет ни в какое сравнение с тысячелетними жизнями оптиматов. Но практически каждый мог бы просуществовать столько же, достичь тех же лет… если бы
– Почему же не позволяют?..
– Так они могут предложить своим верным слугам более долгую жизнь, – объяснил Иган, – в награду за оказанные услуги. В противном случае у них не было бы средств купить нас. И вы сами это осознаете! Вот почему вы служите им всю свою жизнь.
Свенгаард посмотрел на свои связанные руки. «Это ли моя жизнь? В оковах, в путах? Кому нужны эти связанные руки?..»
– Видели бы вы, как смеялся Норс, услышав про мои жалкие четыреста лет, – сказал Иган.
– Норс?
– Да, Норс из Триумвирата, Норс – циник, Норс, проживший более сорока тысяч лет! Почему, по-вашему, Норс является циником? – спросил Иган, – Есть и постарше оптиматы. Гораздо старше. Большинство из
– Не понимаю, – признался Свенгаард. Он уставился на Игана, чувствуя, что начинает сдаваться под давлением его аргументов.