– Сколько тебе лет? – спрашивает Бен. Надо отдать ему должное, держится он куда лучше Теодора, хотя игры в бессмертного выматывают его гораздо сильнее. Теодор не уверен, что Бенджамину по силам будет свыкнуться с новостью о таком же, как Атлас, ненормальном. Хорошо, что это неправда, – Теодор будет придерживаться этой аксиомы, пока Палмер с лицом Джошуа не докажет ему обратное. Или пока Теодор не прибьет мальчишку.
– Я родился, – скалится Палмер, – в тысяча семьсот восемьдесят четвертом году нашей эры. Считай сам, ботаник.
Хрясь! Кулак Теодора прилетает нахалу прямо в нос, и мальчишка, ахнув, падает на спину.
– Твою мать! – глухо стонет он.
Теодор поднимается, чтобы нависнуть над его корчащейся фигурой, и вкрадчиво произносит:
– Повтори-ка.
Палмер, прижимая ладони к носу, смотрит на него с немой яростью.
– Двести тридцать! – гундосит он. – Мне двести тридцать!
Фраза навылет, как пуля, пронзает грудь Теодора и рикошетит эхом в затылок. Не может такого быть, немыслимо. Он готов списать парализующий его шок на защитную реакцию мозга – чтобы придумать такую логичную, выверенную небылицу, Палмеру пришлось нарыть немало информации, которой, как Теодор считал, не существует в материальном виде, – на ностальгические воспоминания, вызванные рассказом о семье рыбака, на собственное имя, впервые за почти двести лет прозвучавшее из уст постороннего. На что угодно, кроме веры в слова мальчишки.
Палмер садится, шмыгая носом, прямо в ногах Теодора. Вытирает худой рукой нос, так что кровь тянется бордовой полосой от запястья к локтю, и вскидывает голову.
– Чихать я хотел, веришь ты мне или нет, – говорит он совсем осипшим голосом. – Собственно, мне даже выгоднее, чтобы ты не верил. Живи себе дальше в Нетландии, Питер Пэн, порхай по воздуху, собирай пыльцу фей и ной своей няньке о том, как тебе грустно и одиноко.
Теодор хочет ударить его еще раз – выбить всю спесь из засранца, задушить каждое саркастичное замечание в зародыше, – но Бен кидается ему наперерез и второй раз хватает за локоть.
– Хватит драк на сегодня, вы уже обменялись переломами.
– Я всего лишь сломал ему нос! – шипит Атлас, дрожа всем телом. – Небольшая сдача за сломанные ребра и, если ты не забыл, покушение на жизнь!
Он не хочет думать сейчас о том, почему его так задевает, так сильно, до помутнения рассудка задевает ложь мальчишки, который похож больше на фомора-шизофреника, чем на человека.
Бен качает головой с самым учительским видом из всех, на которые он способен.