Глазами надзирателя. Внутри самой суровой тюрьмы мира

Временами я сомневалась в наших отношениях. Окажемся ли мы достаточно сильны, чтобы пройти через это?

Сейчас я чувствую, что этот опыт сделал нас сильнее. И ты, конечно, знаешь, кто твои настоящие друзья. Это было тяжело, но мы справились и снова можем смеяться, шутить о нашей жизни и окружающих людях.

Как семья, мы несокрушимы. Сэм, в которого я влюбилась, вернулся – любящий муж и замечательный отец».

Я был на больничном уже одиннадцать месяцев, когда принял решение наконец уволиться. Эми не хотела, чтобы я возвращался, и врач очень поддержал меня, согласившись, что ради моего здоровья и психического благополучия мне нужно поскорее валить оттуда. Люди говорят, что им нужно платить ипотеку, но знаете – когда что-то делает вас несчастным, завязывайте с этим. Живите в трейлере в Файли, если хотите. Сегодня в «Манчестере» все еще есть люди, которые уже были там, когда я пришел, и я уверен – условия стали еще хуже. И все же они останутся в этом месте, пока не умрут или не будут убиты им – в зависимости от того, что случится раньше. В конце концов я решил, что не хочу такой судьбы.

2 августа 2016 года я оставил Эми и Билли ждать на парковке и пришел на встречу с новым начальником на десять минут раньше – старые привычки трудно искоренить. Присутствовал и мой куратор, были отчеты от психолога и других врачей. Начальник посочувствовал мне, подтвердил, что будет лучше, если я уйду, и мы пожали друг другу руки. Эми и Билли не могли дождаться, чтобы выбраться из этого места, даже больше, чем я. Это был их первый и последний приезд в Стрэнджуэйс.

23. Не оглядывайся назад во гневе

Горжусь ли я тем, что был тюремным офицером? Я бы сказал, что это уже не так просто. Вы часто слышите это слово, «гордость», о нем так много говорят в наши дни, пишут в социальных сетях: «Действительно горжусь всеми сегодня, командная работа, поддержка #СтрэнджуэйсСемья…» или что-то в этом роде.

У меня была гордость за хорошую работу. Находились ли вы в Стрэнджуэйс двадцать лет или двадцать минут, ее атмосфера проникает в душу, и приходится по-настоящему сражаться за то, чтобы остаться самим собой. Мне хотелось бы думать, что у меня получилось. Я горжусь тем, как я себя вел.

Эпоха Берти Бассетта была фантастической: управление и командная работа были на высоте; все мы чувствовали себя частью чего-то большего. Я каждый день приходил, готовый к чему угодно, и знал, что он меня поддерживает. Я горжусь тем, что познакомился с замечательными людьми. К. К., Брэддерс и другие стали для меня друзьями на всю жизнь.

Но говорить о достоинстве бесполезно. Я знаю, как обстоят дела в тюрьме «Манчестер» сегодня, и все плохо, очень плохо: когда офицерам первой линии контроля некуда идти, это слово не имеет никакого значения. Люди приходят на работу в крыльях, которые находятся на грани бунта, напуганные, клокочущие от адреналина, и в итоге сами страдают. Они не хотят быть там, но чувствуют, что у них нет выбора. Это меня угнетает.

Я и сам не ангел. Никак не йоркширский мученик и уж точно не Конфуций. Я провел много времени на самом нижнем уровне иерархии и хорошо вижу проблемы. У нашей тюремной службы их предостаточно.

Реабилитация – это то, что у меня было после травмы плеча: посещение физиотерапевта, упражнения, отдых и все такое. Однако, когда речь заходит о преступном поведении, чаще всего это напрасная трата времени и денег. Дэвиду Каплану, которого вы помните из рассказа о похоронах, дали четыре или пять сроков за ограбления банков, и в общей сложности это лет 35. Он не усвоил урока. В Америке ему дали бы сначала десять лет, потом двадцать и, наконец, тридцать. Еще немного – и он старик. Вот как это должно быть. Наша система не работает – приговор должен соответствовать преступлению. Иначе страдают невинные.

Заключенные давно поняли, что, если пристрелить кого-то, дадут двадцать лет, а если зарезать ножом – пятнадцать. Жертва все еще мертва, так в чем же разница? У нас сидел один парень за убийство конкурента, они оба продавали наркотики. Налетел на него в машине, перевернул пацана, потащил по дороге и сделал из него фарш. Убийца пошел домой, напился и, когда приехала полиция, сказал, что был в бешенстве, потерял контроль. Он получил пятилетний срок и вышел через три года. Все чаще в наши дни людей обливают кислотой. Я думаю, что если кто-то платит кому-то другому за то, чтобы тот нанес человеку физический и моральный урон на всю жизнь – ему нужно давать огромный срок. Это просто жесть. Взгляните правде в глаза: они настоящие преступники.

Мой дедушка, однако, всегда говорил: «Не приходи ко мне с проблемами, Сэм, – приходи с решением». Я попробую, да?

Самое главное – это образование, и я сейчас говорю не о заключенных, а о наших детях. Когда я учился в школе, мы знали правила дорожного движения наизусть.