Глазами надзирателя. Внутри самой суровой тюрьмы мира

Один из наших подопечных, Джеймс Уайтхед, был психически болен с подросткового возраста. Общее расстройство психики. Такие люди изо всех сил пытаются жить нормальной жизнью, но не могут. Он бросился на нас после того, как повел себя неподобающим образом. Как и делают многие люди, принимающие лекарства, когда он начал чувствовать себя лучше – перестал пить назначенные таблетки. Он был осужден за какие-то мелкие делишки, но в тюрьме ему уже вынесли пять предупреждений, а также он уже успел полежать в психиатрических больницах низкого и среднего уровней безопасности. Возможно, во время обострения психоза Джеймс и мог бы стать жестоким, но он не выходил на свободу и не представлял опасности для общества. Он любил играть в бильярд, этот славный парень. Психически больные люди нуждаются в социальном взаимодействии, иначе становятся замкнутыми и необщительными.

Однажды мы с Брэддерс отвели парня к психиатру, который начал изучать его лекарства.

– Ты пьешь их уже два года, – сказал он. – Пора менять.

Это показалось мне неразумным, но что я понимал в лекарствах? Я только знал, что этот Уайтхед был хорошо воспитан, стабилен и в настоящее время находился под контролем. Он не хотел никаких других препаратов. И все же психиатр настаивал.

Пациенты с психическими проблемами могут потерять связь с реальностью во всех отношениях, но знают свои лекарства. У этого парня была 15-летняя история с разными комбинациями препаратов, всякими штучками, которые больше не прописывают. Мало того, он также хорошо знал, как каждое из лекарств влияет на его настроение. Психиатр не слушал, поэтому парень сказал ему:

– Если вы поменяете таблетки, я просто перестану их принимать, и в конечном счете вы снова отправите меня в больницу.

Психиатр не был от него в восторге, и я вернул Джеймса Уайтхеда в камеру, в то время как Брэддерс продолжала заниматься его проблемами. Я услышал ее предупреждение, когда вернулся. Я должен был быть в курсе.

– Послушай, я понимаю, почему ты считаешь, что пора сменить эти лекарства, – сказала она, – но они, кажется, работают, и я верю ему, когда он говорит, что не будет принимать новые таблетки.

– Это уже его проблемы, – ответил психиатр.

Вскоре игры в бильярд прекратились. За три дня Уайтхед из общительного парня превратился в замкнутого. Мы с Брэддерс пытались выманить его, но он не хотел забирать еду или что-то еще. В тюрьме это особо никого не парило, так что в обычном крыле он бы просто голодал, и все. В медицинском отделении мы относили еду прямо камеру. Другая стратегия. На девятый день Брэддерс попросила меня пойти с ней и поговорить с парнем, который к этому времени находился в «безопасной камере» и был в очень плохом состоянии. (Благодаря гладкой поверхности стен и потолка в «безопасной камере» теоретически заключенному не к чему привязывать веревку. На самом деле ни одна камера не является абсолютно безопасной.)

Уайтхед был весь в собственном дерьме. Оно было у него в глазах, ушах, носу – повсюду. Он был совершенно голый, держал в руках свой член и яйца и пытался оторвать их. На это было невозможно смотреть. Я попытался заговорить с ним, но он проигнорировал меня.

Успокоить парня было невозможно. Он потерял связь с реальностью, и состояние его быстро ухудшалось.

– Ты не мог бы его открыть? – спросила Брэддерс.

В любом другом месте тюрьмы наличие такого количества дерьма вокруг расценивается как протест с отказом от личной гигиены и дверь не открывают просто так. Мы надевали СИЗ, и команда входила. Брэддерс хотела дать ему диазепам, поэтому я открыл засов и вошел первым. Пациент не проявлял никакой агрессии по отношению к нам – только к себе. Она наклонилась и говорила с ним минут десять. Он протянул руку за лекарствами, взял их и кинул на пол, и мы вышли.

Как правило, заключенный имеет право отказаться от лечения. Медицинский персонал может пойти против этого только в том случае, если его считают неспособным самостоятельно принять рациональное решение. Теоретически наличие психического расстройства может соответствовать этому критерию, но на самом деле все не так просто. Для начала нужно попытаться обсудить этот вопрос с семьей заключенного, и обычно тут много неопределенности, и разразится юридическая буря, если что-то пойдет не так. Правда и в том, что подобные сцены были не такой уж редкостью. Врачи, которые принимают окончательное решение – точно так же, как младший медперсонал и тюремные офицеры, – находятся под давлением со всех сторон.

На следующий день состояние заключенного заметно ухудшилось: он лежал на кровати, весь в крови. Он засовывал что-то себе в зад. Мы убрали все вещи из его камеры и раздели его. Наблюдать за ним было больно; если когда-либо я и считал, что необходимо применить «жидкую дубинку», то именно в этом случае. Он все еще тянул свои яйца и еще начал тыкать пальцами себе в глаза, втирая в них дерьмо. Очевидно, пора было перемещать его в больницу.