Глазами, полными любви

О таком вузе в семье никто и слыхом не слыхивал, а потому совет Геши казался чем-то фантастическим. Отпустить неоперившуюся девчонку неведомо куда, в какой-то никому не известный институт, это было уж чересчур. Вдобавок представители всякого рода свободных профессий заведомо казались прозорливой Зое Максимовне народом пустым, подозрительным, аморальным и видеть в подобной среде дочь она никак не желала.

Никто, конечно, не предполагал отправить выпускницу школы работать на ферму, но пускаться в откровенную авантюру ей бы тоже никто не позволил. Новосибирский «пед», в конце концов, тоже дает высшее образование. А преподавание литературы в школе, как уже говорилось, вполне достойное занятие для любой женщины!

По реакции Наткиной матушки Геша понял, что зарулил явно не туда и начал переводить разговор на другие рельсы.

– В школе, спору нет, преподавать хорошо, но если Наталья поступит в «пед» хотя бы на иняз, возможностей после окончания института у нее прибавится. Она сможет, например, работать переводчиком, стать гидом для иностранцев, в заводских библиотеках наши девчонки технические тексты переводят. Да мало ли…

– А ты-то сам после иняза чего ж к нам в деревню попал, открутиться не смог? – скептически возразила Зоя Максимовна.

– Ага, – вздохнул тот, – отмазать некому было. Так что придется три года отработать по распределению, как по закону положено. А там видно будет.

– Так-так, Геннадий Семенович… Похоже, ненадолго приземлился ты у нас. Зря, выходит, я тебя блинами кормлю. А то смотри, красивых барышень у нас много. Женишься, в совхозе квартиру дадут. Скворцовы, вон, прижились. В школе их уважают, с учениками ладят.

– Да мне тоже в общем-то грех жаловаться, – отозвался Семыч. – Только Скворцовым скворцово…

– Куда уж им до тебя, такого орла! – насмешливо протянула Зоя Максимовна, затем спросила:

– А на иняз-то у Натальи хватит толку поступить? Туда, насколько я знаю, в основном после спецшкол принимают. У нас же что ни год районо новых учителей по английскому присылает. Не очень-то приживаются здесь «иностранцы». Наверное, вправду в городе легко для себя работу находят.

– Так и я про то же! А за подготовку не беспокойтесь. Историю и литературу с русским она спокойно сдаст, а по языку я с ней индивидуально позанимаюсь. За зиму подтянем. Между прочим, у меня пара однокурсниц на языковой кафедре работает. Если что, помогут.

– Не знаю… Ты как думаешь, отец? – обратилась женщина к уткнувшемуся носом в газету Алексею Михайловичу.

Тот оторвал глаза от страницы и поспешно согласился:

– Геннадий Семенович в этом деле лучше нашего понимает, как мне кажется. Ты-то как, Наталья? – спросил он присутствовавшую при судьбоносном решении дочь. – Вроде, на филфак поступать собиралась?

Девушку можно было и не спрашивать. Собственно говоря, она слабо представляла, что ждет ее в дальнейшем и понимала лишь одно: куда бы ни поступать, лишь бы туда, где не потребуется изучать точные науки. Английский, думалось Натке, она потянуть сможет, а яркие перспективы, столь соблазнительно нарисованные Семычем, казались вполне реальными. На миг ей представилось, как она весело щебечет на иностранном наречии, сопровождая по Новосибирску важных иностранных гостей, и мысли о журналистике, мелькавшие время от времени в ее голове, пожухли, померкли перед замаячившим новым вариантом развития событий.

Занятия с нежданно-негаданно возникшим репетитором, благословленные покупкой толстенного англо-русского словаря, продолжались всю зиму. Оценивая их эффективность задним числом, Натка поняла: педагог из Семыча был такой же, как из нее балерина. Если он чему и научил ее, так это веселому цинизму, с каким молодежь в годы брежневского правления начала воспринимать все явления и ситуации в стране. Не случайно, наверное, именно этот руководитель служил неисчерпаемым источником всяких баек. Анекдоты про «дорогого Леонида Ильича» сыпались, как горох из мешка. Над его любовью ко всякого рода наградам, косноязычием и привычкой читать любое выступление по бумажке потешалась вся страна. Натка однажды чуть не рухнула под стол, когда Семыч, состроив уморительно-серьезную физиономию, строгим официальным тоном произнес:

– Передаем правительственное сообщение ТАСС. Вчера в Кремле Леонид Ильич принял… сто грамм!

При хозяевах дома нести подобное молодой педагог, разумеется, побаивался. Иное дело ученица-выпускница. Наградив ее почетным званием «наш человек», препод вовсю распускал перед Наткой пышный павлиний хвост, нимало не беспокоясь о том, что может простудить зад…

* * *