Glioma

– Я сорву их обе, не волнуйся, – отвечаю ему и ухожу в другую комнату.

Этот человек своим настроем иногда лишает всего нематериального – веры, надежды, из этой кипы. Их у нас никогда особо не накапливалось, но всё же какая-то мелочь всегда оставалось – Бэкхену на закуску.

Мы однажды купили в магазине коробку с тестом Люшера – психологический тренинг, в котором раскладывают карточки разных цветов и просят человека проводить ассоциации. С любимым местом, с чувством уюта, с болью, с ощущением счастья, с лучшим временем года.

Бэкхен на все вопросы выбирал черную карточку.

Было даже смешно зачитывать потом результаты по тонкой книжке. Чондэ предложил вернуть коробку в магазин, сунув туда подпись «шарлатаны», а Сэхун пришил красную карточку к карману джинсов. Мы и об этой идее вскоре забыли.

Бэкхен хочет снимать артхаусное кино и делать тату – я с ним даже ходил по рынкам искать для обучения свиную кожу.

Никогда не переставал ощущать его невидимой хватки у себя на затылке, ни разу не порывался её разжать.

Он мне как-то написал:

«Я стою в очереди твоих ошибок и разочарований».

В тот момент я сидел в метро и глядел на мелькающие огни. Представил, как было бы интересно сейчас вмиг очутиться рядом с Бэкхеном и взглянуть на его лицо при печатании этих слов. Бледное, как обычно. Очевидно же. А я и забыл, что не могу на него смотреть.

«Ты давно прошёл вне её» – содержит мой ответ.

После этого телефон молчит, а я ночь провожу без криков из соседней квартиры.

Не знаю как объяснить то, что наши отношения, исключая и изолируясь от Сэхуна с Чондэ, иные. До крайностей в неопределенной атмосфере и с особенным воздухом на двоих – это не объяснить. Бэкхен не повествует о своих неудачах, а они у него есть или были – точно, а я про свои говорю лишь по просьбе других и без рвения, не ожидая каких-то слов в ответ.

Бэкхен это замечает и, может, как-то учитывает, а может, ему и плевать.

Но когда мы сидим все в одном пространстве, мурашки всегда дают знать о его взгляде на своем теле, и они – необычные; я это точно знаю.

Я бессилен в формулировке человеческих чувств на понятном всем языке, но могу сказать вот что: мне было бы куда проще и привычней не прислониться к теплой груди и услышать в нём мерный стук, а положить ладонь ему под ключицу и обнаружить там черную дыру.

Есть, пожалуй, какой-то повод тому, что он только меня приглашает сходить в террариум, где любой человек с примитивным чувством юмора и языком без костей сравнивал бы Бэкхена с каждой тварью. Взгляды – один в один.

Но в Бэкхене слишком много от человека, познавший какую-то горечь; в природе такого не встретишь.

– У людей есть яд, и он намного проще и легче, – говорит он, проводя пальцем по стеклу, за которым сплелись два питона, – это слова.

– Вопрос в том, будет ли этот яд для тебя смертельным или пойдет на пользу, – отвечаю я ему, следя за движением тонкой, красивой кисти, – знаешь, как у желтого скорпиона.

Бэкхен поворачивается и смотрит на меня так, когда зрачки быстро бегают вверх-вниз; поспешно отворачиваюсь и иду смотреть пауков, которым в детстве любил давать имена, обнаружив в ванне.

От летнего зноя сохнут, желтеют, и корчатся все цветы, и кажется, что они выглядят даже получше нас: Сэхун спасается выдранным из чьего-то декора павлиньим пером, Чондэ приносит по три больших бутылки газировки из дома.

Я наблюдаю, как на плечах шелушится кожа, а Бэкхен зачем-то зовёт меня к себе домой (никто больше ничего не планировал). Иду, будучи абсолютно уверенный в своё возвращение к обеду – попробую уговорить маму еще немного поспать (не без добавки волшебного сахара в чай).

Бэкхен меня встречает махом руки в коридоре из своей комнаты, сам из неё не выходя. Я снимаю обувь методом уничтожения задников и иду к нему; открываю почему-то закрытую комнату.

Требуется пара минут, чтобы немного прийти в себя и привыкнуть, всё хорошо рассмотреть. На окнах плотно задернуты непроницаемые шторы, под потолком – работающий кондиционер, стены пропитаны влагой и пузырями обоев, а по периметру всего пола – ковер изо льда.

Бэкхен сидит у одной из стен, подогнув одно колено, смотрит на меня одной частью лица и взглядом даже ничего не спрашивает.

Он знает, что я в восторге.

Сажусь напротив него, ощущая рвущиеся наружу эмоции, далекие от привычных, но ничего не говорю – даже «спасибо» – а просто наслаждаюсь.

Холод стекал у нас по шеям и шипел на ключицах – слова были излишни , но думаю, он слышал мою благодарность в глубоких вздохах. Мы закрываем глаза и представляем, что не существует на земле никакого лета.

И этой картиной, пожалуй, можно объяснить всю нашу тягу друг к другу, ответить на вопрос: «между вами что?»

Я вернулся домой лишь вечером, совершенно промокший, соврал маме про летний дождь, и вместо цветов до следующего дня дарил ей улыбки.

На следующий день, когда Сэхун взахлеб, до размазанной на футболке пиццы, рассказывает нам о своём «судьбоносном» знакомстве на работе, Бэкхен абсолютно бессовестно наклоняется к моему плечу и шепчет на ухо:

«От таких, как ты, нужно лечить».