Гнев терпеливого человека

Карпов едва обернулся от своего места на вошедших, повел носом под маской. Его медсестра сверкнула глазами, и отчетливо матюгнулась. Николай понял, снял с плеча автомат и аккуратно положил его на землю с краю палатки, где не стоял ни один из колесных столиков. Сверху поставил шлем, с хрустом отодрал липучки бронежилета и уронил его туда же, уже не глядя. Один из санитаров накинул белый халат прямо поверх его куртки, забежал за спину и завязал тесемки. Бросился к столику, вытянул красно-белую стерильную упаковку перчаток.

– Размер руки средний?

– Да. Давайте, кого мне?

– Антоныч!

Старший из санитаров втащил в палатку раненого, усадил. Тот был уже под промедолом: в сознании, но не понимающий ничего. Работая изогнутыми ножницами, санитар ловко срезал одежду, открыв окровавленный бок. Раненый дернулся, и тут же успокоился: вроде бы даже глаза сфокусировались. Работа… Нормально.

Закончили они к часу ночи, уже при освещении. Освещение было не чета тому, что он имел в Кронштадте. Мощный генератор, подающий питание к двум бестеневым лампам и отсосу. На этот Николай сперва искоса вылупился: отсос оказался отечественного производства, он сто лет таких не видел.

– Молодцы.

Голос у медсестры был хриплый, как у алкоголички. Лицо тоже было похоже, как оказалось, когда она сняла маску.

– Оба молодцы, лейтенанты. Можете. С почином.

– Спасибо…

У Карпова голос вышел ровно таким же. И у Николая: он тоже был не рыжий. Во рту будто кошки коллективно срали, в животе царапало и крутило. Возможно, он по-настоящему траванулся всем этим запахом и дымом, так того было много.

– Отдыхать?

– Да щас… Формы…

Николай вслух хмыкнул, сам удивившись тому, что на это остались силы. У него тоже были формы к заполнению, но вшестеро меньше. Вот плюсы от того, что ты к своим годам не дослужился даже до командира взвода. У кадровых это вызывает смех, но тебя утешают вот такие мелочи.

И вот так это началось. Постепенно он узнал то, из чего состоит настоящая война. Начал ориентироваться в тех звуках, которые доносились до медицинского взвода с поля разворачивающегося впереди боя. Начал понимать, как мало минут нужно для того, чтобы мучительнейшей смертью погибло так много здоровых людей. Чтобы из мимолетной перестрелки, из стычки двух мобильных групп либо мобильной группы и заслона, вдруг одним скачком родился самый настоящий общевойсковой бой. В котором участвуют многие тысячи человек, и по полсотни танков, и десяток артиллерийских и ракетных батарей с каждой стороны. Начал понимать смысл странно звучащей фразы: «Хорошо, что я не танкист». Перестал делать ошибки, которые делал вначале. В том числе главную: оказание раненым помощи собственными руками в те минуты, когда твои люди ждут командирского решения. От которого зависит, как быстро получат ту же самую помощь еще человек десять. Перестал провожать взглядом ползущие высоко в небе самолеты, если они звучали как свои. Начал принимать как должное то, что десяток километров пространства, приходящегося на промежуток между двумя совершенно неизвестными ему поселками означает десятки, а иногда и сотни раненых и сколько-то убитых. Но эти километры совершенно точно стоят того – даже если вероятность быть раненым, искалеченным или убитым самому далеко не равна нулю. Начал осознавать, что так и не понимает в войне ничего.

Передышек между боями практически не было, о переформировании рассказывали бы друг другу байки, но на самом деле уже через несколько дней они все почти перестали говорить между собой. Усталость стала сначала тяжелой, потом с трудом переносимой, потом не переносимой вообще. Встающих в строй местных мужиков, и парней, и девчонок даже уже почти не обмундировывали: наскоро вооружали или довооружали и бросали в бой, в чем те были. Часто Николай видел на раненых бронежилеты поверх гражданских курток и ватников. Боевая сколоченность была уже почти никакой, но многие новички имели боевой опыт – причем вовсе не менее серьезный, чем его собственный. Что еще? Сплошная пелена облаков и непрерывный дождь с порывистым ветром ограничивали действия вертолетов и тактической авиации в целом. А они не знали, хорошо это или плохо: в небе рубка сейчас шла вроде бы почти на равных. Снова стало плохо с продуктами, но они все старались считать это мелочью. Теряющие и теряющие бойцов и технику батальоны давили на запад и северо-запад, окропляя каждый пройденный километр своей кровью. Поток пополнения уже не справлялся, в ротах оставалось по три-четыре десятка активных штыков на нескольких избитых боевых машинах, но цель была совсем рядом.